Две жизни

Дома с хозяевами отношения самые теплые. Николай Степанович иногда раздражал многословием, уж очень педагогическими, учебническими литературными суждениями, нет, не современными, не "по Абрамовичу", а провинциально интеллигентскими, в меру прогрессивными. В то же время рискованных утверждений никогда себе не позволял, Бориса побаивался: все-таки офицер, взводом командует. Ирина Петровна, немного взбалмошная, гораздо более искренняя, но одновременно вполне прагматичная, возможных материальных выгод не упускающая, с Борисом разговаривала, как с членом семьи. Попросила дать домашний адрес и написала восторженное письмо Елизавете Тимофеевне, в котором всячески хвалила ум, воспитанность и образованность Бориса. Та, естественно, ответила, поблагодарила, а в очередном письме Борису поинтересовалась, не видит ли в нем хозяйка будущего зятя.

С Ольгой Борису было просто. Стандартное ухаживание с шутливыми пикировками, танцы, ничего серьезного ни у него, ни, по-видимому, у нее. Ольге явно льстило, что за ней ухаживает, гуляет с ней вечером по главной улице поселка не мальчишка, а командир, фронтовик, гораздо (на целых три года) старше ее.

Много времени Борис проводил в библиотеке. Часто, отослав взвод с Крошиным на полдня в поле на тактические учения и строевую подготовку, часами читал Гете, Гейне, Ницше. Ольга поставила ему особый столик, не в маленькой читальной комнате, а у окна за книжными полками. Впрочем, и в читальной никогда никто не сидел. Борис был потрясен прозой Гете. До войны читал стихи, пробовал одолеть «Фауста» и не смог: скучно, многословно. После любимого Гейне добротные стихи Гете казались тяжеловесными, слишком правильными. Но проза, особенно оба тома "Вильгельма Майстера" и " Дихтунг унд Вархайт", поразили. Действительно — олимпиец. Казалось — что еще можно сказать о жизни, о человеке? Но все-таки Гейне был ближе. Перечитывал «Райзебильдерн», переводил стихи из "Бух дер Лидер". Взялся даже за "Дойчланд — айн Винтермэрхен", перевел половину и надоело.

В библиотеке каким-то чудом сохранился весь Ницше по-немецки. Когда-то, лет шестнадцати, Борис запоем читал и перечитывал «Заратустру». "Человек есть нечто, что нужно превзойти" — казалось глубокой мудростью. Эмоциональная мистическая образная проза Ницше действовала, как стихи. Теперь увидел: стихи не очень хороши. Конечно, никаким "предтечей фашизма" этот искренний и больной человек не был.

Борис не только переводил. Особенно много писал ранней весной. Пять-шесть стихотворений объединил он в "Весенний цикл". Сейчас, возвращаясь вдоль лесной опушки к поселку, Борис молча декламировал в такт шагам.

Разве я могу рассказать
В неумелых своих строках,
Как под солнцем слепит глаза
Нерастаявший снег в полях.
Где найти такие слова,
Будто небо — просты и ясны?
Как стихами нарисовать
Образ юности и весны?
И кому рассказать о ней?
Я оглядываюсь кругом —
Вижу, осень в сердцах людей,
Люди думают о другом.
Если мир наш с ума сошел,
И идет по стране война,
Разве все же не хорошо,
Что на землю пришла весна?
Разве ветер в лицо не бьет?
Разве можно угрюмым быть,
Если молодость нас зовет
И выдумывать и творить?
Пусть же ты сегодня один,
От веселых друзей далек, —
Для себя одного находи
Сочетанья несвязных строк.
И ходи, и смотри кругом,
И пошире открой глаза,
Чтобы видеть все и потом
Обо всем себе рассказать.

У крыльца Бориса ждала Ольга.

— Гуляешь, товарищ командир? А к тебе твой денщик прибегал. Велел передать, чтобы сразу, когда бы ни пришел, явился к ротному.

Костин жил в одноэтажной пристройке к зданию школы.

— Товарищ старший лейтенант…

— Отставить. У Феньки был? Да я не ругаюсь, Борис. Просто хотел пораньше тебе сказать. Пришел приказ из Округа. Ты и еще несколько офицеров из ЗСБ направляетесь в распоряжение штаба Степного фронта. Завтра все дела приведешь в порядок, послезавтра утром сдашь взвод Крошину. Как взвод-то? С этим ты уже целый месяц.

— Взвод хороший, Николай Кузьмич.

— Жалко с тобой прощаться, лейтенант. Ты завтра вечером ко мне после ужина приходи, посидим напоследок.

2