Двенадцать

Мимо плотины, мимо топливохранилища, мимо ограждения, часовые, машущие руками, пропуская их дальше, вниз в долину, в золотое сияние июльского утра. Женщины с корзинами и едой в задней части автобуса шушукаются, смеются. Дети после бесплодной попытки одной из мам – конечно же, Эли Додд – уговорить их спеть Гимн Техаса, единственную песню, которую все знают («Техас, наш Техас! Да здравствует могучий штат! Техас, наш Техас! Чудесней всех стократ!») – разделились на враждебные стаи. Девочки постарше шепчутся и хихикают, демонстративно игнорируя мальчиков, мальчики намеренно делают вид, что им плевать, малыши прыгают на скамейках и носятся по проходу. Мужчины впереди, как обычно, настороженно молчащие, лишь переглядываются или делают кислую мину. Во что нас всех втравили? Они привыкли работать в поле, их руки огрубели от работы, под ногтями грязь, волосы коротко острижены, никто не носит бороды. Ворхис достал из кармана старые отцовские часы. 7:05. Одиннадцать часов до сирены, двенадцать до последней машины, тринадцать до темноты. Следи за временем. Знай, где ближайшее убежище. Если в чем-то сомневаешься, беги. Эти слова были вбиты в его сознание не хуже колыбельной матери, не хуже молитвы, из тех, что читают Сестры. Ворхис повернулся и поглядел на Ди. Она сидела с Сири на коленках, девчушка уткнулась носом в стекло, глядя на разворачивающийся за окном мир. Ди устало улыбнулась ему. Спасибо, читалось в ее взгляде. Сири начала подпрыгивать, суча ножками от радости. Пухленьким пальчиком показала в окно с довольным визгом. Спасибо тебе за это.

Они оглянуться не успели, как доехали. Сквозь лобовое стекло увидели поля Северного Сельхозкомплекса, огромное лоскутное одеяло, пестрое, как ткань-шотландка. Кукуруза, пшеница, хлопок, фасоль, рис и ячмень, овес. Пятнадцать тысяч акров, меж которых проложены грунтовые дороги, ветрозащитные полосы по краям, тополя и дубы. Дозорные башни, насосные, с бассейнами для дождевой воды и переплетениями труб. И через равные промежутки убежища, обозначенные оранжевыми флагами на высоких флагштоках, повисшими в неподвижном воздухе. Ворхис наизусть знал каждое, но когда кукуруза высоко вырастет, без флага быстро не найдешь.

Он встал и прошел вперед, туда, где стоял рядом с водителем Натан, брат Ди, которого все звали Круком. Ворхис бригадир, но именно Крук, как старший офицер ВС, здесь главный на самом деле.

– Похоже, мы неплохой день выбрали, – сказал Ворхис.

Крук пожал плечами, ничего не ответив. Как и полевые рабочие, он был одет по-простому – джинсы в заплатках, обтрепанная на рукавах и воротнике рубашка цвета хаки. Поверх нее на нем был ярко-оранжевый жилет с надписью «ТРАНСПОРТНАЯ СЛУЖБА ТЕХАСА» на спине. В руках у него была винтовка, длинноствольная, калибра 306, с оптическим прицелом. В кобуре – отремонтированный пистолет калибра 45. Винтовка штатная, а вот пистолет – штука особенная. Военный, или полицейский, старых времен, маслянисто-черный, с полированной деревянной рукоятью. Он даже имя ему дал, «Эбигейл». Надо хорошие знакомства иметь, подумал Ворхис, чтобы такое оружие заполучить, но не стал раздумывать, с кем именно. Все хорошо знали, какими делами Тифти заправляет. По сравнению с этим пистолетом ворхисовский револьвер с тремя патронами выглядел убого, но такое оружие он не мог себе позволить.

– Всегда можешь сказать, что это Ди придумала.

– Так ты не думаешь, что это хорошая идея?

Деверь едва усмехнулся. В такие моменты сходство Крука с его сестрой было особенно заметно, не внешне даже, просто некое ощущение. Возможно, это было очевидно лишь для Ворхиса. Большинство людей, напротив, замечали лишь, насколько сильно они отличаются.

– Какая разница, что я думаю. Сам знаешь не хуже меня. Если Ди уперлась, хоть в лепешку расшибись, она своего добьется.

Автобус резко дернулся, и Ворхис с трудом удержался на ногах. Дети завизжали от радости.

– Эй, Дэр, – сказал Крук. – Как думаешь, ничего не отвалилось у тебя?

Пожилая женщина за рулем смачно прокашлялась. Советовать Дэр что-то насчет ее автобуса значило нарываться на большие неприятности. Водителями в транспортном отделе были сплошь пожилые женщины, обычно вдовы. Не то чтобы существовало какое-то правило, просто так складывалось. Со своим лицом, окаменевшим в вечном угрюмом оскале, Дэр славилась вздорным характером и невиданной строгостью. Засекала время по секундомеру, который висел у нее на шее, и была готова оставить тебя стоять в клубах пыли, если ты хоть на минуту опоздал на последний автобус. Не одному из полевых рабочих из-за ее строгости пришлось заночевать в убежище, помирая от страха и считая минуты до рассвета.

– Куча детишек, Господи прости. Я от этого шума уже ничего не соображаю, – ответила Дэр, бросив взгляд в покрытое оспинами зеркало заднего вида на лобовом стекле. – Ради всего святого, потише там сзади! Дункан Уизерс, слезь сейчас же со скамейки! Жюли Фрэнсис, и не думай, что я не вижу! Вот так-то.

Она снова поглядела в зеркало ледяным взглядом.