Двенадцать

И вот без девяти минут полночь двенадцатого марта сорок девятого года Герберт, чувствующий в себе полную удовлетворенность, вместо того чтобы расслабиться, с некоторой оторопью наблюдал за тем, как в его объятиях сладкими судорогами исходила жена. Прошло три полновесных минуты, прежде чем оргазм женщины, не идущий по глубине и протяженности ни в какое сравнение с его собственным, наконец утих.

Аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес писал, что когда одна отдельно взятая пара занимается совершенной любовью, то вся Вселенная преображается, а данная пара становится всеми парами. Ему косвенно вторил и далай-лама из Тибета, называя тантрический путь познания тропой смеха и соприкосновения. Его постулаты также гласили, что двое людей, любящих друг друга в совершенстве, спасут человечество и приведут все живое в нирвану. С той лишь оговоркой, что, насколько ему известно, на свете нет и никогда не было ни такой пары, ни подобного совокупления.

Двенадцатого декабря того же года в пять минут пятого пополудни на свет родился Макс Дофф — с открытыми глазами и улыбкой на лице.

Памятуя о бурных неприятностях, сопровождавших рождение Луиса, знающие люди посоветовали Джейн согласиться на кесарево сечение. Подобная жертва со стороны матери давала, во всяком случае, некоторый шанс на благополучное появление на свет ребенка, а там, глядишь, и жизнь его пойдет более-менее складно.

Вместе с тем над сравнительно благополучным рождением Макса нависала темная тень. Она воплощалась в образе его старшего брата Луиса, которому шел уже третий год, а силы и проворства в нем было предостаточно для того, чтобы составлять для новорожденного нешуточную угрозу.

На третий день жизни Макса родители привезли его домой, расположились на своей большой кровати в супружеской спальне и представили новорожденного братика Луису.

Не прошло и минуты, как Луис на глазах у оторопевших родителей вцепился Максу в горло. Выйдя из короткого ступора, Джейн не без труда оторвала судорожно впившиеся пальцы старшенького от шеи младенца, а Герберт встрял между ними всем телом. Взятый в клещи Луис, заполошно визжа, принялся колотить мать, а затем и отца. Из спальни его пришлось выволакивать вдвоем.

Столь бурное знакомство со своим старшим братом Макс перенес стоически, хотя оно было лишь началом в череде бесчисленных и не менее взрывных подобных эпизодов. Удивление у крохи изначально вызывало то, почему эти выходки так часты и неизменно направлены против него.

Впрочем, в остальном жизнь Макса протекала относительно гладко, и ребенком он рос вполне мирным.

Он и внешне был просто загляденье: ярко-каштановые волосики, длинные черные ресницы, глубина смышленых карих глаз и на редкость совершенные черты лица, особенно когда он улыбался, а улыбкой мальчишка цвел, можно сказать, неизменно.

Не был Макс ни толст, ни худ, а сложен пропорционально — и мускулатура на месте, и нет тяжеловесной мосластости.

Перед незнакомыми людьми он не тушевался и общался без всякой замкнутости, лучась добродушием и явно полагаясь в них на все хорошее. Если бы еще не Луис, то детство у Макса было бы поистине безоблачное.

По какой-то непонятной причине — то ли из-за травмирующих нападок братца, то ли из-за некой генетической предрасположенности — у Макса никак не развивались навыки речи. Лопотал он не хуже других малолеток, но почему-то никак не мог складывать слова.

Он вполне понимал чужую речь, чуть ли не на телепатическом уровне общался с матерью и даже со своим мучителем Луисом, но на этом его коммуникативные навыки исчерпывались, что, разумеется, служило благодатной почвой для нескончаемых издевок старшего брата.

«Эй, дебил! — то и дело властно звенело в доме. — Ну-ка печенюшку притащил мне с кухни!»

Или: «Але, узик! А ну сюда, а то фофан влеплю!»

Этим «узиком», представлявшим собой сокращение от «умственно заторможенный», Луис несказанно гордился. Он сделал это словечко кличкой младшего братца. Джейн с Гербертом пресекали «дебила», по крайней мере в своем присутствии, но с «узиком» все же мирились в тщетной надежде на то, что когда-нибудь эта глупость старшему приестся. Мирился с ограничениями и Луис, но, убедившись, что родители не слышат, он тут же переходил на свое: «Ур-род, не дашь мне сейчас же грузовичок — всю жопу распинаю!» или «Пшел вон, дебил!»

Из неумения Макса формировать слова Джейн с Гербертом сделали вывод, что сын у них действительно отстает в умственном развитии. В четыре года они решили нанять для мальчика логопеда. Женщина-врач быстро уяснила, что имеет дело с редкостно сообразительным ребенком, который схватывает все буквально на лету. Тем не менее складывать предложения Макс научился лишь к шести годам, но уж тогда свои упущения в области языка он наверстал с лихвой. И однажды утром, словно по мановению волшебной палочки, Макс попросту заговорил.

«Думаю, когда мы нынче летом поедем на виноградники Марты, надо будет снять тот желтый домик с отдельным прудиком и лодкой, — изложил он. — Мне там так понравилось прошлым летом! Хоть каждый день на озеро ходи».