Двенадцать

Семейным врачом у Доффов был Говард Грэй. Их дети ходили в одну школу, и Говард со своей женой Зельдой нередко встречались с Доффами на людях. Неудивительно, что Герберт обратился за советом и помощью именно к старому хорошему знакомому, когда забрал из больницы жену с диагнозом «клиническая депрессия».

Джейн смолоду каждое лето проводила пару недель на взморье. Тамошняя атмосфера ее буквально притягивала. Став молодой матерью, она вместе с Гербертом и детьми неизменно выезжала на Кейп-Код, Лонг-Айленд, а то и поближе, на виноградники Марты, словом, туда, где можно часами смотреть на мерный бег волн. И днем и ночью гипнотический транс моря, его глухой шум, беспрестанное движение набегающих и отступающих волн неизменно поглощали Джейн, ввергали ее в состояние блаженной безмятежности.

А потому, заслышав насчет депрессии, Говард Грэй мудро порекомендовал снять там для Джейн на месяц домик. Пусть поправляется наедине со своим возлюбленным океаном.

Согласилась на это и Джейн, при условии, чтобы в таком «дефективном» состоянии, с нервным тиком, бередящим левую щеку, ее не видел никто. Ни муж с детьми, ни даже уборщица! Жить там она должна одна, без всякого стороннего догляда.

Однако доктор Грэй временами к ней все же наведывался. Море и отдых — это само собой, но полная изоляция все-таки тоже вредна. А так как больная регулярно нуждалась в болеутоляющем и снотворном, он стал приезжать к ней каждые выходные. Поначалу Говард останавливался в пляжном мотеле, но как-то незаметно для себя постепенно перебрался под уютную крышу ее бунгало. Надо же кому-то иной раз побаловать больную вкусненьким, а то и элементарно прогуляться с ней по пляжу. Так Грэй шаг за шагом вновь ввел Джейн в контакт с людьми, внушил ей, что красота никуда от нее не делась. Она по-прежнему достойна всей той же любви, которую получает от жизни.

Так произошло неизбежное. Говард Грэй полюбил Джейн. Этот внезапный взлет чувств наполнил их обоих подъемом, противиться которому ни он, ни она не имели ни возможности, ни, честно сказать, желания. Брак у Говарда выдался не особо счастливым, но вместе с тем семейная ответственность и наличие двоих детей мешали ему с головой уйти в любовь или же на корню нарушить святость отношений доктора и пациента.

Перед собой он оправдывался тем, что акты их любви способствуют исцелению и самым интимным образом доказывают Джейн, что красота в ней не пошла на убыль. Ведь она и в самом деле была полна живейшей, трепетной сексуальности, любовное признание которой требовалось в эту пору как раз не от мужа, а от иного мужчины. Здесь надо сказать, что до этого лета Герберт был единственным, с кем Джейн занималась любовью. Если бы она того пожелала, то Говард, пожалуй, решился бы на уход от жены и детей. Но она этого не пожелала. Любовь к Герберту, равно как и к детям, не пошла в ней на убыль. В Джейн уменьшилась лишь любовь к себе.

Их роман длился до конца сухого, необычно жаркого бабьего лета, а в сентябре-октябре он иссяк. Кое в чем Джейн и вправду исцелилась, а потому в целом вернулась к нормальной жизни, хотя уже не такой, как прежде. Семье она принадлежала, можно сказать, лишь условно. Особенно почему-то испортились и никогда уже не восстановились на прежнем уровне ее отношения с Максом.

Пристрастие Джейн к никотину и спиртному, потеря восхищенной радости жизни — все это не укрылось от окружающих, в особенности от Макса. Связь с матерью, некогда прочная, утратилась, сменившись пустотой одиночества.

_____

С возвращением оба ее сына, хотя и каждый по-своему, уловили, как в матери что-то безвозвратно изменилось.

Джейн между тем освоила вязание и выдавала на-гора продукцию всевозможных фасонов и форм. Тут тебе и шапки, и носки с варежками, и даже свитера, все малость неказистые, но по-домашнему теплые, связанные с любовным усердием.

В дом Доффов продолжал захаживать и доктор Грэй, неизменно вызывающий у мальчиков симпатию своим остроумием и дельными советами. Это был поистине семейный врач, назубок знающий медицинскую историю каждого члена семьи. Теперь таких и не встретишь. Где нынче видано, чтобы доктор сам то и дело звонил и интересовался здоровьем своих подопечных.

Между тем к девятнадцатому февраля шестьдесят пятого года Макс слег, окончательно скошенный гриппом. Бронхи терзали такие боли, что даже дышать было трудно. Он уже три дня не ходил в школу, но лучше так и не становилось. Не помогали ни отвары, ни бульоны, ни таблетки.

«Привезите-ка его, пожалуй, ко мне», — посоветовал Грэй, когда в тот роковой день ему позвонила Джейн.

Ровно без шестнадцати три они с матерью вошли к нему в смотровой кабинет.