Двенадцать

— Знаешь, кто это? — Макс ткнул пальцем в перчатке (мы — опытные свидетели, следов не оставляем) в портрет на стене. — Йоко Иванова.

Естественно, сейчас я с трудом вспомнила бы даже, кто такая Наталья Степанцова. Сейчас весь «сапиенс» во мне был направлен, во-первых, на поиск зодиакального иероглифа, во-вторых — на осознание ощущений от этого поиска.

…Всё, на что хватило моей фантазии — уж не знаю, управляемой кем-то или самостоятельно прорезавшейся, — это на то, чтобы разделить волосы дамы, рассыпанные по полу, на два жгута и навертеть из них нужную мне форму… Вспышка.

Потом, когда мы бежали к машине, я с треском переваривала новый вопрос: мною в этот раз двигало что-то или я сама совершила осознанный шаг для завершения картины чужого преступления? Я ведь уже знала, как должен выглядеть символ Овна… А в том, что убиенная — Овен, я не сомневалась.

Мне было страшно даже подумать о том, что я — соучастница. То есть я и была соучастницей, но ведь не по доброй воле, не по собственному желанию и изменить что-то в этом кровавом деянии я была не в силах. Но сегодня я поняла, что меня втянули в опасную игру, что грань между спокойствием и пропастью совсем крохотная, от белой совести до адских экзем в душе расстояние — полсантиметра…

— Она — актриса, известная, не скажу, что очень талантливая, — втолковывал мне Макс, — но лицом торговала успешно, много и часто…

Я вспомнила, кто такая Йоко Иванова. Главный персонаж отечественного трэш-кино. Секс-символ, дитя японско-советской дружбы, её золушкинская история в разных вариациях отметилась в каждом издании на русском языке.

Но её-то за что? Если убивать всех актёров, обойдённых талантом, отечественный кинематограф вымрет на много лет вперёд! Красивая женщина — уже это должно было стать её пропуском в благополучную старость…

— Наверняка разъярённый критик приложил руку… Или киллера наняли по заявкам зрителей. Никудышная была актриска.

Я посмотрела на Макса — всегда трезвого, уверенного в себе, циничного. И тут память — безо всякой связи с внешними ощущениями — начала выбрасывать картинки виденного полчаса назад. Разбросанные коврики, конфеты на столе, полупустые бокалы и… И… И!!! Плетеная бутылка, фирменное вино Инги Васильевны на столе! Точно такая же тара валялась где-то в полиэтиленовом больничном пакете.

Я сверилась с ощущениями — ну, точно! Оно!

— Макс, скажи, там могла побывать Инга Васильевна?

— Запросто! В погоне за сенсацией она где угодно может оказаться… старая лесбиянка… — сказал Макс и безжалостно затормозил на перекрёстке. Рядом с окном, на тротуаре, стучал тростью о светофор слепой дедушка.

— Проходи, отец! Зелёный! — крикнул ему в ухо Макс.

Дедушка кивнул и мягко заскользил блестящий наконечником трости по дороге.

— Да, отец! — Макс посигналил. — Там за углом пост ГАИ, скажи парням, что за кольцевой, в Северном посёлке, проблемы… Стреляли там и кричали… Пусть подъедут, актрису разыщут, ладно?

Старичок остановился, настроил ухо и часто закивал.

— Кто его знает, понял он или болезнью Паркинсона страдает, — Макс высунулся из окна. — Осторожнее иди, отец, высокий бортик!

Старичок тронулся.

* * *

Макс не позволил мне ехать в «Вечерку». Апеллируя к моей гуманности, просил утешить одинокую Юлию Марковну и пощадить сотрудников газеты, не виноватых в моём теперешнем внешнем виде. Насколько я могла понять, глядя в зеркальце боку машины, выглядела я не самым худшим образом. Бледновато, конечно, для теплокровного существа, но терпимо…

— Видишь ли, если Инга Васильевна вздумает обнаружить характер, мне будет проще убегать одному, — сказал он на прощание и ласково постучал по моей спине.

Я уже неплохо знала Макса и понимала, что такой текст означает его глубочайшую обеспокоенность происходящим. Я просила его об одном — быть осторожным и потом, после встречи, подробно рассказать всё мне. Он, в свою очередь, просил меня беречь здоровье и поскорее написать статейку о Лоре Ленской.

Он наверняка знает, что я беременна, и пытается уберечь меня от стрессов сверх той стрессовой дозы, которую я получаю, соучаствуя в преступлениях…

Юлия Марковна спала, окружённая лекарственными пузырьками и упаковками. Чапа с порога предложил мне большую концертную программу, но я велела ему отправляться к чертям собачьим, и он замолчал и исчез.

Лёвы дома не было. Телефон молчал.

Я включила телевизор и обнаружила в нём человека с трагическим лицом, который обозревал криминальную хронику. О, жизнь! О, необъяснимая тяга граждан к преступной кухне! Что ни программа, то «Криминальная хроника»!

— Судя по всему, — вещал телевизор, — убийства совершают разные люди. Но действуют они по одному и тому же сценарию. Так что есть основания утверждать о преступном заговоре, о секте или целом бандитском сообществе, в состав которого, вполне возможно, входит и так называемая Лора Ленская.

Появился корреспондент, на фоне знакомой мне двери в редакцию «Вечерки».