Здесь приходится коснуться одного его слабого места. Троцкий — тип верующего фанатика. Он уверовал в марксизм. Уверовал прочно и на всю жизнь. Никаких сомнений и колебаний у него никогда не было. В вере своей он был тверд, никогда не отказывался от своих идей и до конца жизни твердо их придерживался. Из людей такого типа выходят Франдиски Ассизские, Савонаролы. Не теоретики, не мыслители, а подобные фанатики оказывают гораздо большее влияние на судьбу человечества, чем столпы разума и мудрости. Если попытаться восстановить, какова была основная политическая мысль Троцкого, то не так легко разобраться в обвинениях, которые беспрерывно громоздили против него «коллеги по партии». Во всяком случае уже в то время, когда эта борьба происходила внутри партии, было ясно, что многие разногласия надуманы. Нужно было низвергнуть соперника и завладеть властью. Надо было делать вид, что борьба высокоидейная и разногласия необычайно важны: от того или другого их решения зависит будто бы чуть ли не все будущее революции. Между тем обычно это были неопределенные споры о терминах. В особенности много таких пустых и тенденциозных споров было вокруг знаменитой теории «перманентной революции» Троцкого. На самом деле идея Троцкого заключалась в том, что с Октябрьской революцией в России началась эпоха мировой социальной революции. Имея всегда эту цель в виду, надо рассматривать коммунистическую Россию как плацдарм, базу, позволяющую вести и продолжать подготовительную революционную работу в других странах. Это совершенно не означает, что имея целью мировую революцию, можно не придавать никакого значения тому, что будет происходить в России. Наоборот, по мысли Троцкого, надо активно строить коммунизм в России; по его мнению (и следует отметить, что Ленин до революции целиком это мнение разделял), одна изолированная русская революция едва ли долго устоит перед натиском остальных «капиталистических» стран, которые постараются подавить ее силой оружия. Совершенно ясно, что хотя Троцкий был изгнан, убит, осужден и предан анафеме, эта общая идея перманентной мировой революции всегда была основной стратегической линией коммунизма.
Точно такой же надуманный характер имеют и споры о сталинской теории «построения социализма в одной стране». Сталин, желая показать, что у него тоже в основном идейные разногласия с Троцким, в начале 1925 года обвинил Троцкого в том, что он не придает значения, «не верит» в возможность построить социализм в одной стране, то есть в России, где коммунистическая революция уже произошла. Может ли быть социализм построен в одной стране? Спор, в конце концов, шел о том, свергнут ли его враги силой оружия? На восьмом году революции уже можно было разглядеть, что пока его никто свергать не собирается.
Были, конечно, и проблемы государственной важности. Самая важная, которая встала в 1925—1926 годах: продолжать ли нэп, мирное соревнование между элементами «капиталистическими» (то есть свободного рынка, хозяйственной свободы и инициативы) и коммунистическими, или вернуться к политике 1918— 1919 годов и вводить коммунизм силой? От того, по какому пути пойдет власть, зависела жизнь десятков миллионов людей. Прежде всего это был вопрос о деревне. Дать возможность медленно эволюционировать крестьянскому хозяйству, не разрушая его, или разгромить крестьянство, ведь по марксистской догме — это мелкие собственники, мелкобуржуазный элемент? Ленин опасался, что власть не обладает достаточными силами, и предпочитал решение постепенное с добровольным и медленным вовлечением крестьянства в колхозы («кооперативы»). По оценке Сталина, гигантский полицейский аппарат (с опорой на армию) достиг такой силы, что создание искомой всероссийской каторги было возможно. Но что лучше? Строго говоря, это был выбор: идти по дороге здравого смысла (и тогда эта дорога не коммунистическая), или пойти по дороге коммунистической мясорубки. Ярые фанатики, как Троцкий, или беспринципные личности, как Сталин, из разных соображений сошлись на одном: продолжать силой внедрение коммунизма. По существу, здесь пути Сталина и Троцкого сошлись.