Двенадцать королей Шарахая

Она покосилась на Османа, но он как ни в чем не бывало смотрел на арену. Там, внизу, зрители вскакивали с мест, подбадривая двух бойцов, сцепившихся щитами и пытающихся достать друг друга. Вот они расцепились, и зрители разочарованно взвыли.

– Знаешь ли ты, как часто дворяне приходят в Ямы?

– Часто. Я их иногда видела.

– Тогда ты знаешь, что некоторые пристально наблюдают за бойцами. Не все такие таланты, как ты, но многие соображают. А что еще можно точно сказать о благородных господах?

– Они едят антилоп, пока мы давимся козлятиной, и цедят холодное вино, пока мы хлебаем из грязных колодцев.

Осман печально рассмеялся и обернулся к ней. Чеда смело взглянула ему в лицо, пытаясь успокоить глупых колибри, щекочущих внутри, но они, как назло, зашебуршали только сильнее: отчасти из-за лепестков, отчасти – из-за голодного блеска глаз Османа и его легкой улыбки, будто он сам готов был спрыгнуть на арену и вступить в бой.

– Слишком уж поэтично, но, в сущности, ты права. Благородные господа играют по другим правилам. – Чеда не поверила своим ушам. Для нее Осман и был господином, хоть и сражался когда-то в Ямах. – Они не просто пьют вино – они не желают, чтобы ты его пила. Они не просто едят дичь, они только и ждут, чтобы отобрать у тебя тарелку и оставить объедки, делая вид, что оказали величайшую милость. Но есть правила и законы, которые для них особенно важны. Мы с тобой можем не понимать, почему Каннан запрещает одно и разрешает другое, но они понимают, ибо они – глаза и уши Королей в Шарахае. Они высматривают тех, кто бродит по городу в Священную ночь. Тех, кто срывает запретные плоды в их садах.

Чеда сглотнула.

– А я здесь при чем? – спросила она спокойно. Слишком спокойно, пожалуй.

– Им известно действие адишары, Чедамин Айянеш'ала. Некоторым – особенно хорошо, и ты не различишь их в толпе, не узнаешь, кто присматривается к таким, как ты. Поверь мне, если уж я заметил, то они заметят и подавно.

Чеда сглотнула снова, надеясь, что он не поймет, как сильно она испугалась.

– Почему ты мне это говоришь?

– Потому что если ты хочешь снова драться в Ямах, то пообещай мне, что не будешь больше глотать никаких лепестков.

Она моргнула.

– Ты разрешишь мне драться?

– Разве не такой у вас с Джагой был уговор? Она вносит за тебя деньги, ты дерешься, чтобы ей заплатить.

Но как он узнал?

Толпа взревела. Чеда глянула вниз: один из бойцов только что свалился на землю, не выдержав сильнейшего удара.

– Я и не думала, что…

– Нет. Но, думаю, ты понимаешь, что сегодня родилась легенда о Белой Волчице, победившей маласанского громилу в три раза больше нее. Только дурак после такого прогнал бы тебя из Ям. – Осман был более чем вдвое старше нее, но не выглядел старым. Ямы оставили на нем следы: мелкие шрамики, сломанный нос, сколотый зуб, но от этого он казался еще более могучим, как тур, отбившийся от гиен и шакалов, ставший после этого лишь мудрее и сильнее. – Я позволю тебе сражаться, Чеда, но не собираюсь рисковать ради девчонки, не знающей, что можно делать, а что нельзя. – Чеда кивнула. – Не слышу.

– Я больше не буду.

– Не будешь что?

Чеда набрала воздуха в грудь. Ей казалось, что, произнеся это вслух, она предаст маму, но какая разница? Он ведь уже догадался.

– Я больше не буду есть лепестки перед боем.

– Никогда.

– Никогда.

Осман переменился вдруг: из благородного тура сделался черной гиеной с неприятным оскалом.

– Мы же не хотим, чтобы друзья потом выловили тебя из Хадды, верно?

Он сказал это словно бы в шутку, но его взгляд, дикий и яростный, не обещал ничего хорошего. Чеда почувствовала, как от страха скрутило живот.

– Да, – выдавила она. – Верно.

– Вот и хорошо. – Он хлопнул ее по спине и вновь обернулся к ямам, где один из бойцов безжалостно молотил щит другого цепом. – Джага не шутила, когда требовала от тебя вернуть деньги до того, как начнешь зарабатывать сама.

Боги, он точно говорил с Джагой.

– Ну и что?

– Тебе, очевидно, понадобится поддержка.

– Но Джага же не станет с меня требовать…

Осман запрокинул голову и от души расхохотался, будто услышал что-то невероятно смешное.

– Давай-ка я тебе кое-что расскажу про Джагу Она держится за свои деньги так крепко, что они плачут от боли. Она может сильвал растянуть отсюда до Кундуна. Шнурки ее кошелька завязаны мертвым узлом крепче моего, а я человек прижимистый, уж поверь. Если она сказала, что ты должна заплатить ей втрое больше, значит, ты заплатишь.

– Ты мне работу в Ямах предлагаешь?

– Слишком скучно для тебя. – Он помедлил, наблюдая, как под крики зрителей боец с цепом раскалывает щит противника и одним ударом пробивает тому череп. – Ты когда-нибудь слышала о работе в тенях, Чеда?

О да. Она слышала.

* * *