Двенадцать королей Шарахая

Поговаривали, что Девы ездят так медленно, чтобы заглядывать в чужие мысли, но Чеда в этом сомневалась. Если б они умели так делать, давно бы узнали о ее поездках в пустыню и работе на Османа. Впрочем, она редко попадалась им на глаза. А может, в хоре чужих мыслей они просто не слышали ее грешки.

Дыхание пустыни, вдруг теперь они почувствовали, что она здесь… Ее замутило так, что она чуть не схватилась за женщину, стоявшую впереди. Вдох, выдох… вот осталась последняя пара. Она ехала все медленнее и медленнее… пока не остановилась вовсе. Другие Девы остановились тоже, будто повинуясь незримому сигналу.

В полной тишине черная лошадь зазвенела сбруей, подходя ближе, застучали копыта по мостовой, будто кузнечные молоты.

Может, среди этих Дев есть та, с которой Чеда дралась в пустыне?

– Ты.

Чеда задрожала. Она не могла поднять голову, просто не могла…

– Эй, ты!

Но выбора не было. Нужно ответить, ведь если она не подчинится, Дева убьет ее на месте.

Чеда подняла голову.

Дева сидела в седле, прямая, как копье: в одной руке поводья, на поясе сабля. Руки, покрытые татуировкой из хны, да темные глаза – вот все, что выделялось среди черных одежд.

И взгляд ее подведенных сурьмой глаз был направлен не на Чеду, а на погонщика, стоявшего рядом. Страх исчез.

– За мной, – велела Дева. Погонщик поклонился.

– Повинуюсь воле Королей. – Вот и все, что он мог сказать. Едва не плача, он развернул повозку, расплескивая грязь из лужи, и последовал за Девой к Таурияту. Чеда снова смогла дышать. Улица оживилась, словно немедленно забыв о Девах. Нужно было идти дальше… и Чеда пошла, шаг за мучительным шагом, к огромному холму, с которого смотрели на город дворцы Королей. Она столкнулась с кем-то, и руку обожгло болью, словно ее в расплавленное золото опустили. И вдруг боль исчезла. Но от этого стало еще тревожнее.

Исчезли и звуки: кто-то заговорил с ней, но она не смогла разобрать слов. Улица, потемневшая после дождя, побелела вдруг, занялась ярким светом – Чеда могла разглядеть лишь очертания домов, повозок и людей, словно смотрела на теряющуюся вдалеке старую жизнь, стоя на пороге новой.

Кто-то коснулся ее спины и повел. Куда? Она понятия не имела. Ей только стало немного тревожно, потому что она ведь должна успеть куда-то, но куда и зачем…

Вот Айя прошла мимо, сияя ослепительно, как солнце.

– Мама? – позвала Чеда, но Айя только взглянула на нее испуганно и поспешила дальше.

Яркость улицы сменилась тьмой. Чеду усадили на стул, вокруг нависали какие-то полки, сотни и сотни маленьких шкафчиков. Она не могла понять, зачем кому-то столько, и от этого ей стало смешно. Кто-то заставил ее положить руку на стол и начал срезать бинты. Боль вернулась, тупая, ноющая. Рука под бинтами похожа была на странный, уродливый фрукт, темно-синяя, почти черная. Как сердцевинка цветка адишары.

Какой-то толстяк с мощной челюстью сел напротив. Он просто сидел и пялился на ее руку, приоткрыв рот, ножницы выпали из пальцев. На мгновение Чеда поняла по его лицу, что надежды нет и яд распространился по всему телу. Но от мысли о том, что она умрет, стало почему-то еще смешнее.

Толстяк посмотрел наконец на нее, а не на руку. Из его покрасневших глаз покатились слезы, но он решительно тряхнул головой, вытер их и принялся бегать по комнате, выдвигая один ящичек за другим, потом смочил платок из какой-то склянки и прижал к ее носу. Запах был неприятный, она попыталась увернуться…

И все потемнело.

* * *

Когда она открыла глаза, над головой синело небо, а спине было жестко. Кажется, Чеда лежала в телеге, запряженной мулом, а правил телегой какой-то человек, одетый в серебристые с бронзовым одежды проповедника из далеких земель – редкое в Шарахае зрелище. Проповедник тихо говорил с ней, то и дело гладил по волосам, по щеке, но она не могла понять ни слова. Город вокруг стал уже не таким ярким, на него можно было смотреть, не щурясь, но вот телега подскочила на камне, и яркий свет залил все вокруг.

* * *

…наверное, они заехали в самый центр города, потому что Таурият навис над Чедой. В последний раз она была так близко к нему в день маминой смерти. Ее везут в Обитель Королей? Короли хотят поговорить с ней?

Белый свет померк.

* * *

В третий раз Чеда проснулась от того, что повозка остановилась. Мул стоял, помахивая хвостом, но проповедника не было. Справа возвышалась стена, заскрежетали высокие двери, и показались какие-то женщины, сначала пара, потом больше. Величественная старуха с печальными глазами и покрытым татуировками лицом склонилась осмотреть руку Чеды…

Глава 33

Ихсан никогда не любил запах лечебниц, даже тех, в которых давно никто не болел и не умирал. Ему казалось, что он чувствует нечто, едва уловимый душок мертвечины, сквозняк из темной двери потустороннего мира. А может, то был запах крови и немощи. А может, все сразу. Даже богам не разгадать сплетения нитей, на которых держатся миры.