Двенадцать минут любви

Здесь единственное место в мире, где можно услышать звуки кандомбе, и доносятся они не из ночного клуба, а с улицы.

Монтевидео — сонная лощина, которая никогда не спит. Возможно, это из-за мате. Его здесь пьют литрами. Мате не только делает зубы желтыми, но и выступает стимулятором, способным держать вас на ногах всю ночь. Я купила себе калебас, фляжку, пакет первосортного мате и пытаюсь влиться в местное общество. Кажется, я единственный турист в городе, пустынные улицы и вычурные здания в колониальном стиле которого заливает апокалипсический дождь.

Но разве может здесь не нравиться! Здесь, на родине La Cumparsita («Кумпарситы»), самой известной танго-песни всех времен! Я стою перед Паласио Сальво, монстром неоготического стиля, возвышающимся над Плаза Индепенденсия и закрывающим вид на старое Gran Café y Confiteria Girasol, где в 1917 году оркестром Роберто Фирпо была впервые исполнена «Кумпарсита».

В наши дни «Кумпарсита» — общепризнанная ценность, но, как и все гениальные произведения в танго, она восходит к альтернативной культуре. Все началось на воскресном карнавале, когда группа студентов двигалась с процессией по главной авеню. Они останавливались у столиков кафе, на радость патронов пели полупристойные песни и несли плакат La Cumparsita. Молодежь ошиблась в написании уменьшительной формы от слова comparsa, означающего группу афро-уругвайских барабанщиков, исполняющих кандомбе на уличном карнавале. Маленькую, похожую на марш мелодию заиграли на студенческих tamboriles, или барабанах, и она прижилась. Пам-пам-пам-пам, тарарарара, там-пам-пам-пам… Двадцатилетний Херардо Эрнан Матос Родригез, сын владельца местного кабаре Moulin Rouge, неудачливый студент архитектурного факультета, пианист-самоучка, как-то исполнил прилипчивую мелодию на старом пианино (это оказался единственный предмет мебели в центральном здании Уругвайской студенческой ассоциации, который не отобрали за неуплату ренты). Его друзья аккомпанировали, стуча по старым коробкам и перевернутым стульям.

— Парни, это не марш, а танго, — пришел к выводу Герардо.

Все прекратили шуметь и посмотрели на него. Танго? Ну, в любом случае музыкальный размер 2/4. Они назвали произведение La Cumparsita, и вскоре, войдя в репертуар знаменитого оркестра Роберто Фирпо, оно завоевало всемирную славу.

И эта простая бунтарская мелодия не только пережила своих создателей, кафе, с которого началась, фашизм, военные диктатуры, экономические кризисы и весь XX век, но и путешествует по всему миру.

Я договорилась встретиться с Джованной Танго в кафе в центре Монтевидео, и вот мы сидим и едим жирную кровяную колбасу — морсилью. К нам присоединяется ее подруга Валерия со словами:

— Если тебе меньше пятидесяти, ты любишь танго и не любишь толкаться, надо идти либо на милонгу La Musas, либо обратно на паром.

— Валерия лучшая тангера в Уругвае, — говорит Джованна. — Ее надо слушать.

Я верю, хотя та совершенно не походит на диву, выглядит упитанной и уже не танцует.

Спустя пять минут знакомства с Джованной я околдована. Истинная женщина танго! Она живет в богемном доме со своей названной семьей: армией музыкантов — талантливых, альтернативных и очень молодых. Ее бойфренду-бандонеонисту лет двадцать.

Миниатюрная, с темными бровями и копной рыжих волос, она напоминает Пеппи Длинный чулок, и цветные чулки лишь усиливают сходство. Одежда вся в пуху ее питомцев, у нее нет возраста: ей можно дать и четырнадцать, и сорок. Но чего в ней предостаточно — это индивидуальности. Кажется, она заполняет собой весь ресторан. Что-то в ее взгляде говорит мне, что ей известны вещи, о которых я и не подозреваю. Она берет меня под свое крылышко, то ли потому, что я приятельница Оса, то ли потому, что на ее вопрос, чего я здесь ищу, я ответила: «Танго». Или она меня пожалела, ведь искать танго в Буэнос-Айресе или Монтевидео — все равно что рыбу в Рио-де-ла-Плата. Признак общего смятения.

— Они здесь делают самую вкусную морсилью в мире, — утверждает Джованна. И опять я верю. Она явно гордится тем, что привела меня в это уютное кафе.

— Ну ладно, пойдем погуляем по рынку, а сегодня вечером я пою, приходи, если хочешь.

Хочу ли? Да я на ушах готова стоять, лишь бы быть рядом! Я плетусь за ней хвостиком по огромному хаотичному разрушенному рынку. На уличных прилавках валяются видавшие виды товары со всей округи: номера от старых машин, сумки из кожи вымирающих животных (включая одну с головой крохотного крокодильчика в качестве застежки), круглоглазые щенки, настоящие и искусственные цветы, стулья с перетянутыми сидениями, эротические фото женщин 1920-х годов с целлюлитными ляжками. «Там и даты есть», — пытается нас соблазнить беззубый торговец в таком же поношенном, как и его барахло, пиджаке.

Мы набредаем на небольшую толпу, окружившую музыкальное трио: гитариста, аккордеониста и вокалиста с плоскими лицами и медовыми голосами. Они поют, и на их загорелых шеях напрягаются вены.