Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

…Как Леда – обнаженная и прекрасная – стоит у окна, купается в лунном свете. Юная, гибкая, стройная, с ровными ножками и спиною, пытается прикрыться руками, спрятаться за волной волос, за занавеской, за потоком лунного света.

Она стоит.

Так захотел он.

Он лежит на широкой кровати (таких кроватей, по его словам, он не видел никогда, разве что тут, у Леды) и курит…

Струйка дыма… Вспышка огня… Глаза…

– Не двигайся! – приказывает он. – Стой так дальше…

Леде холодно и жарко. Леда смотрит на струйку дыма и хочет залезть под одеяло. Но она знает, как она красива в лунном свете. Он будет принадлежать ей, пока она стоит вот так – на расстоянии – обнаженная и прекрасная.

А она… Она будет любить его до смерти. Вопреки всему.

…Как Леда прижимает его голову к своей груди и чувствует, как он вздрагивает всем телом, сопит. Хрипит что-то непонятное. Леде жутко. Но она знает: он невинный, он чист, как ребенок, как белый листок бумаги и первый снег. А если это даже и не так – Леда все равно будет любить его. Он – чистый и невинный, он – ребенок. Он не ведает, что творит. Леда выкупает его в ванной, обернет большим пушистым полотенцем и скажет: «Я всегда буду с тобой. Моя душа принадлежит тебе, чтобы ты ни делал…»

…Как Леда ждет звонка в дверь. Ей все равно, что он придумает на этот раз, какую пытку изобретет. Она сделает все! Он рассыпает по полу орехи (орехи из бабушкиного сада, которые привез отец!). От него пахнет водкой, коньяком, жареным барашком из ресторана «Националь».

– Собирай! – говорит он. – Я тебя ненавижу!

…Как Леда идет на почту. В деревянную коробку уложены вязка чеснока, пять вяленых рыбин, несколько пар шерстяных носков. Леда все время оглядывается, ей страшно. На коробке страшный адрес – тот, по которому Леде не быть никогда, потому что Леда – нежная и светлая. Леда никогда не врет, а тут впервые дрожащей рукой на месте, где нужно написать свой адрес, – пишет адрес своей подруги. Зачем она это делает? Может быть, потому что услышала от бывалых людей, что чеснок спасает от множества болезней, от которых выпадают зубы, стареет лицо и сморщивается кожа. Может быть, потому что перестали приходить цветы – белые лилии после каждого спектакля… А может – из-за его голоса, который каждую ночь нашептывает ей ласковые слова и… называет чужим именем. Тем, которое дрожащей рукой она еженедельно выводит на деревянной коробке. Еженедельно! Потому что боится, что посылки могут потеряться – пусть дойдет хотя бы одна!

…Как Леда умирает. Умирает медленно и долго, как она каменеет. Но разве можно окаменеть от любви?!! Леда не может ответить на этот сложный вопрос. Ее этому не учили.

…Как однажды весенним днем подруга приносит ей крестик – маленький серебрянный крестик, и говорит: «Это передали от НЕЕ! Она скоро вернется…»

И Леда больше не Леда, а депутат горсовета, пламенная отцовская наследница. Одним росчерком пера она может запретить ТОЙ жить в этом городе. Одним росчерком пера – дать пристанище. Леда выбирает второе…

…Добрая и недобрая девочка молчит. Что она может понять? Молчит, смотрит – ей нечего сказать. Она слишком молода. Молода и прекрасна. У нее печальные глаза. Большие, синие и печальные.

Она укладывает Леду в постель, закутывает ноги одеялом, дает таблетку. И вдруг говорит:

– Извините…

Леда закрывает глаза.

А ночью по полу растекается лунное озеро и прилетает птица…

Глава семнадцатая О чем узнала Стефка

Оля-Олюся… Пятикомнатные апартаменты в центре города, детские праздники, на которые няни приводят… О, об этих детишках Олюсина мама тихо шепчет на ухо бабушке непонятные слова: «Это – Наркомпрос, это – ЦК, это – ЧК, это – Маскульт, это – Вхутемас…» И Олюся смотрит на них широко раскрытыми глазами. Все мальчики влюблены в нее – и Вхутемас, и Маскульт, а девочки – толстенькая ЦК и кудрявая ЧК – ревниво рассматривают ее платьица.

На холодных улицах сплошной мрак, фонари не горят, по ним ходят только «бабаи» (пугает Олюсю бабушка) в фуфайках, в серых длинных пальто («шинелки», говорит бабушка) и какие-то темные личности шныряют, построившись в ряд («патрули»). Олюся редко выходит на ту страшную улицу, особенно зимой. Поэтому так радуется новогодним праздникам.

Детишки лезут руками в плошки с красной икрой, запускают друг в друга пирожками с картошкой и грибами.

– Хлебом нельзя кидаться! – строго говорит Оля-Олюся.

– Пусть забавляются! – с умилением произносит отец.

Потом все покрывается туманом. Провал в памяти…

Новый праздник наступает весной, когда Олюсе исполняется восемнадцать.

В ее спальне на стене висит портрет Веры Холодной, в шкафу – шелковые платья, шляпки, фильдеперсовые чулки и еще одна редкость – чулки из капрона. Но Оля стыдится их надевать – на них, в самом верху, узоры и кружевная резинка… «Стыдные» чулки. «Это для “Мулен Руж”!» – так говорит бабушка. Что такое «Муленруж», Олюсе не известно. Но в этом слове есть что-то притягательное, это – как название кинофильма. А о кино Олюся мечтает, как сумасшедшая, только не знает, как подступиться к этой мечте.