Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

Но она подступает к Олюсе сама! И настолько близко, что у нее перехватывает дыхание. Это происходит весной, когда весь город покрывается каштановым и сиреневым цветом. А Олюся и сама становится цветком. На ней нежно-фиолетовое платье с белым кружевным воротничком, белые носочки и новые лакированные туфли на высоком каблучке, на шее – шелковый китайский платок, в руке – бархатный ридикюльчик под цвет платья.

Олюся отказывается от отцовской служебной машины и идет пешком. Идет сдавать документы в университет. Факультет выбирали всей семьей, но последнее слово, конечно, было за Олюсей – филология. Олюся любит поэзию, знает наизусть множество стихов, и у нее есть тайна: когда дома никого нет, она становится перед большим зеркалом в прихожей и читает их вслух. Время от времени красиво заламывает руки, как Вера…

Олюся – сама весна. На самом деле Олюси нет, тело – только оболочка, хотя и необременительная, но настоящая Олюсина сущность – это музыка, птичий щебет, шелк, молоко, ромашки, жемчуг, пух, лунный свет, розовый закат, шоколад, белый мех, «ананасы в шампанском», ахматовский «роллс-ройс»…

На всем этом она замешена, на этом воспитана родителями и бабушкой. И поэтому она не идет, а плывет – золотым корабликом – посреди золотой, залитой солнечным светом центральной улицы, чудесным апрельским днем 1937 года, будто во сне, в котором нет места ни черному страху, ни запаху пригоревшей гречневой каши!

Олюся становится в очередь за мороженым и краем глаза замечает, что за ней наблюдают два импозантных мужчины. Оба в модных белых макинтошах, костюмы – в тонкую полоску, велюровые шляпы…

– Фруктовое! – заказывает Олюся и с любопытством смотрит, как продавщица ловко накладывает в вафельную трубочку розовую пенку.

Потом, с мороженым в руках, она идет дальше и снова видит тех двоих – они идут за нею. Олюся садится на скамейку. Они останавливаются, достают из карманов портсигары… Пока один дает другому прикурить, Олюся быстренько встает и ныряет в арку, обходит отрезок улицы и снова возвращается на проспект. И снова натыкается на них! И теперь они идут прямо на нее. Их лица приобретают выражение мальчишеского азарта, будто говорят: «Ага, поймали! Теперь не убежишь!» Олюся не знакомится на улицах – это признак плохого воспитания. Но они преграждают ей путь, приветливо улыбаются, будто знают Олюсю сто лет.

– Очаровательное созданье, – говорит один, – хотите сниматься в кино?

Олюся замирает на месте.

– Иван, ну что ж ты так сразу пугаешь девушку? – говорит другой и лезет в нагрудный карман своего роскошного костюма, достает красную книжечку и раскрывает перед Олюсиными глазами. – Сначала нужно представиться. Читайте.

Олюся читает имя, фамилию, а потом ее охватывает тревога и восторг, ибо внизу указана профессия: «режиссер».

– Теперь ты показывай, – говорит своему товарищу, – хотя, уверен, девушка тебя знает и без бумажки…

– Не преувеличивай! – морщится тот и достает синюю книжечку.

– Ой! – восклицает Олюся. – Конечно же знаю! Вы у нас в школе прошлой весной выступали с новой пьесой. Мы ее даже поставили в школьном театре! Я вас не сразу узнала, извините…

– Вот видите, мы не злодеи и вас не съедим! – радуется режиссер. – У нас к вам интересное предложение.

– Может, обговорим его в более подходящем месте? – говорит драматург, указывая на ближайший ресторан.

На Олюсины щеки медленно и предательски наползает алый румянец. Такого с ней еще не было! Пойти с двумя мужчинами в ресторан, да еще и с какими! И чтобы надутый швейцар в форменной фуражке с золотым околышем распахнул перед тобою двери! Ого!!!

– Вы не против? – спрашивает драматург.

Олюся смотрит в его темные глаза и почти теряет сознание. Она способна только кивнуть головой. Слов нет. Дыхания нет. Только сердце колотится, как пойманная птичка.

Они пропускают ее вперед. Олюся чувствует их взгляды – спиною, бедрами, ногами, затылком…

– Славный типаж… – слышит тихий голос режиссера. – То, что мы искали…

– Увидим… – шепчет в ответ драматург и громко добавляет, заметив, что Олюся прислушивается к их шепоту: – Вы и правда не бойтесь. Мы сумасшедшие люди, но сумасшедшие на почве искусства. Собираемся снимать фильм, а актрисы подходящей так и не нашли…

– Уже нашли! – подмигивает Олюсе и ему режиссер. – Нельзя больше тянуть – нужно работать!

Официант почтительно провожает троицу к столику в уютный уголок, оплетенный цветами, и согнувшись, принимает заказ. Олюся от всего отказывается, соглашается лишь на шоколадку и бокал шампанского.

– Что ж, это правильно – мы же сюда не есть пришли, – говорит режиссер. – Пообедаем, старик, позже. А пока выясним наши шансы.

И он рассказывает Олюсе «про кино».

Олюся отчаянно, почти залпом выпивает шампанское под темным взглядом драматурга. И сразу хмелеет. Впервые в жизни. Собственно говоря, и пьет – впервые…

Голос режиссера глохнет, превращается в неразборчивое журчание, глаза драматурга – приближаются, зал ресторана становится шире, все – кружится. Оля облизывает губы. Драматург наблюдает за ней и смеется.