Двенадцать замечаний в тетрадке

Я ушла в ванную умываться и долго пила из-под крана, пустив струю воды прямо в рот. Вода била так сильно, что мне даже воздуха не хватало. Конечно, волосы тоже намокли. Ничего, высохнут и сами по себе примут обычную форму, они у меня послушные, даже Жужа Сюч завидует. Говорят, такие же волосы были у моего отца.

Немного спустя в ванную вошла Тантика со светло-зеленым пуловером в руках. Она сказала, что это рождественский подарок, но я могу надеть его сейчас, не беда, что до рождества еще две недели. Я уже большая девочка, от меня держать такие секреты ни к чему. Пуловер был с высоким воротом, по последней моде, так что я окончательно уже не понимала, что стряслось с Тантикой. Она подождала, пока я его надену, оглядела меня и сказала, что он мне очень к лицу.

— В самом деле? — спросила я, расчувствовавшись, и повертелась перед зеркалом. В новеньком зеленом пуловере, худая и взлохмаченная, я была похожа на того кузнечика из моей коллекции, который однажды, по моему недосмотру, покрылся вдруг плесенью.

В школе танцы были в разгаре; я опоздала, но никто не обратил на это внимания, как, впрочем, и на то, что я наконец появилась. В центре зала наш класс самозабвенно выделывал «Летку», Андриш выбивал дробь на стуле и восторженно пожирал глазами пианиста. За роялем сидел отец Кати. Он был такой же красивый, как его дочь.

Первым увидел меня Лали Вида и тотчас же шумно стал ко мне пробираться; впрочем, гордиться тут особенно нечем, потому что до сих пор он плясал один. У нас в классе мальчиков больше, чем девочек.

— Иди же, Мелинда, — пыхтя, как паровоз, сказал Лали; уши у него пылали. — Потренируй меня немного, будь добра!

— Ладно, только сперва отдышись.

— Жарко мне, я же не виноват!

— А ты сними пиджак.

— Нельзя. Неприлично.

— С чего это ты стал такой приличный?

— А тетя Клари объявила, что на танцы разрешается приходить только в пиджаке.

— Это я знаю. Удивляюсь только, что ты ради танцев на все готов!

— Я? Да я бы сейчас охотней всего сидел со своими рыбками. Знаешь, я сейчас рыбок развожу.

— Тогда расскажи мне лучше о рыбах. Это очень интересно. А танцевать сейчас все равно не хочется.

— У тебя тоже другое на уме?

— Совершенно другое.

— Жаль. Потому что, видишь ли, мне, хочешь не хочешь, а нужно во что бы то ни стало научиться сегодня танцевать. Стоит мне заговорить с какой-нибудь девочкой, как первый же вопрос: умею ли я танцевать? Словом, я решил посвятить этому сегодняшний вечер.

— Пошли. Я покажу тебе. На левой ноге подпрыгивай, правой помахивай, вперед… Вот так. Теперь наоборот. Быстрее!

— Смотри, как ребята надо мной потешаются!

— Подумаешь! Зато они не понимают ничего в головастиках.

— Ты, Мелинда, молодчина! Но, знаешь, ведь головастики — это, собственно говоря, лягушки.

— В другой раз расскажешь. Прыгай, помахивай! Теперь на другой! Ну, видишь…

В перерыве подлетела Кати, бросилась мне на шею, по своему обыкновению, и потащила знакомить с папой.

— Моя лучшая подруга — мой лучший папочка.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, Мелинда. Мы уже искали тебя. Эти тут словно на иголках были: где ты да что…

— Еще бы, ведь мы расстались, чтобы тут же снова встретиться, — пояснила Кати, не отпуская руки отца. — Да, кстати, кому же у вас принесли цветы?

— Невесте одной.

— Ты ее знаешь?

— Да.

— Вот здорово!

Я вышла в коридор, понимая, что сейчас самое лучшее бы уйти домой. Но было еще рано, у выхода стояли несколько ребят — начнутся расспросы, а что отвечать? Я постояла немного, шаря в кармане, словно ища чего-то. И вдруг в самом деле нашла, хотя лучше бы мне было не находить: в кармане лежали мамины сигареты, те, что я купила сегодня утром для рождественского подарка. Ведь утром еще все было по-другому. Как я клялась мысленно, что заставлю себя полюбить это новое, незнакомое мне рождество, что стану другой ради мамы! Никому это, оказывается, не нужно! И как я восхищалась Шандором Даллошем! Смех, да и только! Он и симпатичный, и вкус у него хороший, и голос красивый. А Кати, ничего не подозревая, сказала даже, что он годится мне в отцы!

— Спички есть? — окликнула я Лали Виду, с разбегу проскользившего мимо, словно малыш какой-нибудь из детсада.

— Не дури!

— Можно подумать, что ты не курил еще ни разу!

— Курил, конечно. Но сейчас, здесь? Не советую.

— Боишься?

— А ты чего петушишься?

— Я не петух, чтобы петушиться. Но спички-то дашь, Ла́йош?

Он дал мне прикурить с самым кислым видом. Спичку поднес неуверенно, а я, не успев затянуться, выдохнула дым, словно начинающий огнеглотатель. Вкус был отвратительный, к тому же я подпалила себе ресницы. И в эту минуту в подъезде показалась тетя Клари, она тоже опоздала, но зато ей повезло: по крайней мере, застукала меня. Замечание было готово в два счета — вернее, обещано, так как записать было не на чем. На танцы я не ношу с собой тетради для замечаний.