Двенадцатый год

Прошло около недели с моего приезда в Волковиск, как получено было официальное известие о том, что Наполеон без объявления войны перешел Неман. Тогда же князю Багратиону велено отодвигаться назад и следовать на соединение с главной армией, которая также покинула Вильну и в отличнейшем порядке отступила к Дриссе и потом к Витебску. Соединение армий было необходимо, потому что в них обеих находилось всего от 150 до 200 тысяч человек, тогда как Наполеон вел с собою полмиллиона солдат и вслед за вторжением поспешно отрядил короля Иеронима или, точнее, фельдмаршала Даву с армией от 70 до 80 тысяч человек наперерез нашим армиям, с целью разбить их поодиночке.

Не имея намерения, ни способностей и познаний излагать военные события, которых был я безучастным свидетелем, передам лишь личные и частные мои воспоминания. ...>

Вторая армия, в понятном движении своем, несколько раз до самого Смоленска переменяла дорогу. Курьеры сновали между двумя главнокомандующими, которые старались по возможности согласовать и направлять движения войск. Помню, как приезжал к нам курьером флигель-адъютант государя капитан А. X. Бенкендорф, чуть не попавший в плен к неприятелю. К Барклаю ездил от нас с депешами один из наилучших адъютантов князя Багратиона, лейб-гусарский каиитан князь Н. С. Меншиков. Оп ездил совершенно один, для большей надежности переодетый крестьянином, и благополучно выполнил данное ему поручение.

Барклай продолжал свое удивительное отступление. Тогдаш-нпе сторонники ставили его выше французского генерала Моро*, который прославился подобным яге движением в войне с Германией. Он допел свою армию во всей целости до Витебска; у него не было ни отсталых, ни больных, и на пути своем он не оставил позади ни только ни одной пушки, но даже и ни одной телеги или повозки с припасами.

Пока мы проходили бывшие польские места, жители городов и деревень относились к войскам с молчаливым равнодушием, видимо озабоченные тем, чтобы их чем не обидели. Они знали о строгом воспрещении насилия и грабежа, и если изредка случалось что-нибудь подобное, смело приносили жалобы военному начальству, уверенные в удовлетворении. Недоброжелательства не было видно, по и никакого содействия. Дворянство и землевладельцы старались скрыть тайное сочувствие, которое они питали к войскам Наполеона, сочувствие очень естественное, так как в числе этих войск состоял сильный польский легион, большая часть которого, в особенности конница, имела назначением тревожить армию князя Багратиона и всячески препятствовать ее соединению с главной нашей армией. Некоторые лица из дворянства были даже заподозрены в содействии неприятелю тайным доставлением известий, проводников, продовольствия и фуража. Главнокомандующий вынужден кое-кого арестовать и кое-кому пригрозить военным судом. Более сильных мер, по причине продолжавшегося наступления, принять было нельзя. Большая часть привлеченных, если не все, отделались ссылкою на несколько месяцев во внутренние места России.

Совсем иное было в губернии Смоленской, знатную часть которой наша армия проследовала, прежде чем дойти до самого города Смоленска. Несмотря на наступление жатвы, на полях немного было видно народу. Крестьяне собирались толпами, принимали войска в деревнях или выходили к ним навстречу с радостными криками, мужики подносили хлеб и соль, бабы с младенцами на руках приветливо и сердобольно глядели, как мимо них шли, обремененные амуницией, покрытые пылью солдаты, менявшиеся с ними добрыми пожеланиями, а иной раз отпускавшие какое-нибудь меткое, веселое словцо, на которое русский солдат бывает такой мастер. Меньшая часть войска со штабами размещалась по деревням, остальные располагались бивуаком, а главнокомандующий и начальство обыкновенно занимали соседскую господскую усадьбу: помещики выезжали за ними в разнообразных своих экипажах, жены их не щадили угощений и оказывали всяческое гостеприимство. Но так было только на первых переходах. Дальше крестьянское население показывалось реже, так как тут же составлялись ополчения, спешно собираемые помещиками, к которым для того были отряжены офицеры или сержанты из армии или из Москвы, где по первому слову государя тотчас начала образовываться боевая сила. Уже все знали, что неприятель гонится по пятам за нашей отступающей армией, но вместо страха и уныния во всех слоях русского народа разгоралось единодушие, сердечное усердие к спасению родины. По деревням, как и по городам, помещики, крепостные крестьяне (а их было отменно много), свободные люди, мещане и купцы, сельское духовенство, гражданские чиновники всякого положения, все одушевлены были пламенной любовью к России и сильнейшим негодованием против неприятеля, все готовы были на всякую жертву для обороны Святой Руси и для истребления дерзкого врага. ...>