Двенадцатый год

В течение этого же 1809 года, кроме тех войн на оконечностях государства, мы должны были помогать Наполеону в его войне с Австрией. Еще веспою оттуда нарочно приезжал князь Шварценберг хлопотать если не о содействии, то, но крайней мере, о невмешательстве России. Славный своим происхождением, благородством характера и блестящим умением вести беседу, он был отлично принят государем и двором и встретил в обществе самое радушное гостеприимство, чем именно хотел уколоть Колен-кура. Александр Павлович из высших соображений считал необходимым сохранять добрые отношения к Наполеону: 30-тысячный корпус под начальством князя Сергея Федоровича Голицына, занял Галицию, но не имел случая драться с австрийцами. Только русские войска вместе с французскими и польскими, почти без бою взяли Варшаву, которая была захвачена австрийцами в самом начале войны.

Тогдашние наши войны не возбуждали народного сочувствия ни в столице, ни внутри государства, кроме разве войны против турок, этих извечных наших неприятелей. О воЙЕ1е с англичанами мало кто и думал, в чем я имел случай удостовериться в кратковременную мою поездку в Ревель к родным, летом 1809 года. С берега виден был английский флот, и это не мешало Равелю веселиться по случаю Ивановской ярмарки, на которую съехалось местное дворянство. Ярмарка сопровождалась танцевальными собраниями и спектаклями, в полной беззаботности. И это было вроде негласного перемирия. Правда, английские моряки не выходили на берег, но посылали в окрестности за водою и свежими припасами и передавали начальникам наших береговых укреплений английские и немецкие газеты с известиями о том, что происходило в Австрии.

1810 год

В дипломатическую канцелярию стекались важнейшие политические дела, и служба в ней была для меня наилучшею школою: я мог следить за общим ходом наших внешних сношении, которые все сосредоточивались в руках государственного канцлера. Я трудился с удвоенным усердием, и вскоре досталась мне честь самому составлять депеши и ноты (конечно, менее важные), а не переписывать только чужую работу.

1810 год прошел для России без особенно важных внешних событий, за исключением разве блестящих, но непрочных успехов молодого героя графа Каменского в Турции*. В европейских делах наше влияние подавлялось преобладающею силою Наполеона. Все эти государи-выскочки, посаженные им на престолы, его братья Иосиф в Испании, Людовик в Голландии, Иероним в Вестфалии, его зять Мюрат в Неаполе, сестра Элиза в Тоскане, были официально признаны Тильзитским договором, они имели дипломатических представителей в Петербурге* и при себе русских министров, с обычным взаимным обменом орденов и лент. Наполеонова свадьба с Марией-Луизой*, которая сопровождалась великими празднествами в Париже в июле 1810 года, вызвала соответственные празднества в Петербурге и Петергофе.

Личная и политическая дружба между обоими наиболее мо-гущественнымп монархами Европы, по-видимому, продолжалась*. Внутри России шла действительная работа по преобразованию управления и финансов, производились негласные, но усиленные военные приготовления под искусным руководством Барклая-де-Толли, который в начале этого года сделался военным министром на место графа Аракчеева*.

1811 год

Это был год знаменитой кометы. В простонародном мнении ее появление считается предвестием великих событий, счастливых или злополучных. Начало и развязка достопамятной войны 1812 года были полнейшим оправданием этой приметы в обоих смыслах, и не только для России, но и для всей Европы, положение которых как будто каким волшебством совершенно изменилось. Россия, кроме кометы, озарялась в 1811 году зловещим пламенем частых и опустошительных пожаров по разным губерниям. В Туле, между прочим, совершенно сгорел большой оружейный завод. Распространившаяся повсюду тревожная опасли-вость как бы готовила умы к великим испытаниям следующего года. Я очень хорошо помню тогдашнее настроение в Петербурге, где люди, знакомые с ходом политических дел, имели еще более поводов, нежели простонародье, дрожать за ближайшую будущность.

А между тем, как нарочно, год кометы был одним из самых урожайных относительно всех плодов земных, как у нас, так и во всей Европе. В странах, где растет виноград, 1811 год славен "вином кометы". Долго стояла великолепная летняя погода, даже в Петербурге. С лишком два месяца ярко горела комета, видимая даже невооруженным взглядом. По вечерам на набережных и бульварах толпы любовались ее долгим хвостом и ярким блеском на голубом и светлом, как среди бела дня, небе.