Дверь на двушку

«Поцеловать… а потом уже все остальное!» – подумал Родион.

Он почти уже коснулся ее губ, когда рядом внезапно возникла Штопочка, подняла руку с саперной лопаткой и ударила его возлюбленную отточенным краем по шее. Зарычав от ярости, Родион хотел броситься на Штопочку, но его вдруг облило слизью, такой мерзкой, что ему показалось, будто его окунули лицом в дачный туалет.

Под ногами у Родиона оплывала небольшая, быстро теряющая форму медуза, из которой саперка выпотрошила ее дряблые внутренности. Родион отскочил, брезгливо вытирая лицо.

– Надо же! – сказала Штопочка. – Что, не нравится? А только что ты с ней поцеловаться хотел! Давай валяй, я отвернусь!

Она презрительно отвернулась и, высоко поднимая ноги, чтобы не запачкать ботинки в слизи, отправилась к Улу возвращать лопатку. Родион пошел было за ней, но его шатало. Почему-то он не мог держать равновесие. Рука чесалась как от химического ожога. На ней появилась красная сыпь. Шея тоже чесалась. Он чувствовал, что и на ней такая же сыпь. И лицо жгло, и глаза… Он уже ничего не понимал, ничего не хотел, задыхался.

Родион не помнил момента, когда упал, но осознал, что Штопочка опять рядом. Лицо у нее красное, злое, чем-то обеспокоенное. Родиону вдруг очень захотелось сказать Штопочке, что она хорошая, только не надо быть такой сердитой и колючей, но у него выдавилось только мычание.

– Он выживет? – словно сквозь туман, услышал он голос Ула.

– Надышался сильно и слизи хлебнул. Конечно, не рогрика, но все же… Наружу надо тащить. А там кто знает… Но в ближайшие сутки он точно не боец, – ответил Сухан.

Родион даже руки не мог поднять. Он сузился до одного факта своего существования. До мыслящей точки в пространстве, понимающей, что она есть. Есть некое Я, которое окружающими воспринимается как ОН. Но как стыкуются эти ОН и Я, Родион ни за что бы сейчас не определил. Он благодарно смотрел на Штопочку, и ему хотелось прикоснуться к ее щеке. И брови у нее были редкие, и нос торчал кнопкой, и фигура, затянутая в шныровскую куртку, казалась слишком плотной и широкой – но все эти недостатки сейчас не отталкивали его, а сплетались во что-то новое. И воспринимал Родион Штопочку не как любящую его девушку, а как некий остров красоты, надежности и спокойствия. Так, наверное, младенец Яры смотрел на Яру, не задумываясь, есть ли в мире другие женщины. Даже кто такая мать, он не знал, а просто в ней были сосредоточены безопасность, радость и исполнение всех желаний.

Штопочку смущал непонятный, прозрачно-восторженный и чистый взгляд Родиона.

– Эй! – крикнула она. – Что ты на меня пялишься своими глазками-пуговками?

Но Родион и отвернуться не мог. Просто смотрел. Штопочка приподняла ему голову. Он был покорен, послушен и как-то непонятно радостен. Штопочку испугало, что из Родиона ушла вдруг вся его колючесть:

– Хватит шутки шутить! Ты что, умирать, что ли, собрался?!

Родион попытался шевельнуться, но получилось двинуть лишь губами и глазными яблоками. Штопочка подсветила его сбоку фонариком. На коже Родиона бледные участки чередовались с обожженными и воспаленными. Подошел Сухан и опустился рядом с Родионом на колени. Смотрел он на Родиона скорбно, но деловито.

– Надо его срочно отсюда вытаскивать! – сказала ему Штопочка. – Доставь Родиона через свою прорезь на берег озера. И меня вместе с ним.

– Нет, – качнул головой Сухан.

– Почему?! – взвилась Штопочка.

– Не получится. На несколько этажей выше – да, а здесь…

– Что здесь?

– …слишком большое давление миров. Наш мир, болото, двушка… Если я открою сейчас свою прорезь – тут все придет в движение. За изнанку мира хлынет вся эти слизь.

– А мы быстро!

Сухан невесело усмехнулся:

– Быстро втащим раненого? Это все равно что сказать: я возьму с собой на океанское дно шкатулку с воздухом. Открою ее, положу жемчужину и быстро закрою, не пропустив ни капли воды.

Рома, дошедший до темного пролома в стене, посветил в него фонариком и испуганно отдернул луч. Боброк тоже заглянул – и тревожно свистнул, подзывая к себе Корю и Никиту. Там, у стены, несколько фонарей образовывали нечто вроде шевелящегося островка света.

– А если я подтащу его к окну и вытащу наружу через окно? Здесь же первый этаж! – предложила Штопочка. Она все думала о Родионе. Сухан покачал головой:

– С окнами тут все сложно. Помнишь искривление пространства в лифтовой шахте? С тем миром, что снаружи, тут большие нестыковки. Можно спрыгнуть с пяти сантиметров – и размазаться о бетон так, словно у тебя не раскрылся парашют. Оставайтесь у лифта, пока все не закончится. Там воняет, но довольно безопасно.

Боброк свистнул, на сей раз подзывая Сухана. Штопочка склонилась над Родионом. Тот лежал, ни во что не вмешивался и беседу ее с Суханом, касающуюся его жизни и смерти, слушал отрешенно, как маленький ребенок слушает разговор мамы с прохожим, у которого она узнает дорогу. Слушает и не пытается понять и запомнить, зная, что ему это не надо и мама все сделает и запомнит сама.