Дверь, открытая всегда

– А нельзя просто у Мотыля чашку стащить? – спрашивает Анка.

– Не, – Шпень мотает головой. – Так он мне и скажет, где она. Он же вор, значит, никому не доверяет. Он даже дяде Пете не сказал, а дядя Петя его учитель.

– Чего учитель? – интересуется Родион. – Ты же говорил, он почти неграмотный и тебе учиться велел.

– Воровского дела. Чего ж еще? – пожимая плечами, объясняет Шпень. – А иностранцы нам нужны, чтобы деньги с них снять…

– Нет, нет, нет! – говорит Родион. – Никаких денег! Что же это получится? Мы их украдем, да? Ведь чашку-то мы не отдадим. Значит и денег никаких не брать. Иначе – я не согласен!

– Ну и дурак! – говорит Шпень. Сережка согласно кивает.

– Да, с деньгами – это нельзя, – соглашается с Родионом Анка. – А ты как думаешь, Тахир?

– Я думаю, это грязные деньги, – подумав, говорит Тахир. – Из-за них уже чуть Шпеня не убили. Надо чашку взять и отдать историкам, а этих, которые ворованное покупают, сдать в милицию.

– Трое против двоих, – говорит Родион. – Решено. Деньгами этими пусть подавятся, а чашки им не видать.

– А что я Мотылю скажу? – уныло спрашивает Шпень.

– Сначала ничего не скажешь. Пусть он думает, что все тип-топ. А потом скажешь: не получилось! – объясняет Анка. – Или на нас все свалишь. Мол, мы все испортили. Ну не убьет же он нас всех!

– Мотыль не убьет…

– Ну вот и решили! – радуется Родион. – А мне домой пора. Отец сейчас к Валентину Прокопьевичу пойдет, велел до его отхода дома быть.

– А мы еще погуляем. Правда, Анка? – говорит Сережка.

– Осень красивая, – говорит Анка. – Как картина или как музыка.

– Ну пока, – мальчишки суют друг другу руки. Анка с Сережкой медленно уходят по аллее. Тахир, поколебавшись, идет следом. Сережка оборачивается и показывает ему кулак. Анка отдает Сережке сумку, бежит вперед и неожиданно делает сальто. Сережка кидает сумку в опавшие листья и идет колесом. Тахир смотрит.

– Во дают! – смеется Родион.

– А то! – соглашается Шпень. – Ты, небось, так не можешь. И я… А я тогда тебя провожу, – говорит Шпень Родиону. – Все равно делать нечего.

– Пошли! – охотно соглашается Родион. Он очень доволен, что Шпень не злится на него за отказ взять деньги.

– Да, вот еще что, – вспоминает Шпень. – Мне, чтоб к дяде Пете в доверие втереться, стихи нужны. Про какую-нибудь там жратву или другие товары…

– Стихи?! – изумляется Родион. – Зачем?

– Я ему их читать буду.

– Совсем с ума посходили! – вздыхает Родион. – И у этого тоже стихи…

Шпень коротко объясняет ситуацию со стихами и дядей Петей.

– Ну это тебе к Тахиру надо, – с удовольствием говорит Родион. – Он у нас сочинитель. Пишет стихи к какой-то королеве…

– Да ну! А ты почем знаешь?

Родион коротко объясняет ситуацию со стихами и Тахиром.

– Ты его попроси, – Шпень тычет пальцем Родиону в грудь.

– Почему я? Сам и попроси. Тебе объяснить легче.

– Потому что ты не должен был мне о таком болтать. Он тебе доверил, а ты… Неужели не дошло?!

Родион больше не возражает, задумывается над словами Шпеня.

Квартира историка Валентина Прокопьевича. На его коленях телефон. Дрожащими руками он набирает номер за номером. На столике рядом – склянки с лекарствами.

– Андрюша! Срочно приезжайте ко мне… Да, случилось!

– Гена? Здравствуй! Ты свободен? Немедленно – ко мне. Объясню на месте.

– Виктор, это вы? Будет звонить? Передайте ему, пожалуйста, что Валентин Прокопьевич просил срочно приехать. Да, срочно!

– Георгий! Это Валентин Прокопьевич. Я жду вас у себя. Сейчас! Есть новости. Подробности при встрече. Всего доброго…

Общий сбор историков в квартире Валентина Прокопьевича все за тем же столом. На этот раз включена яркая люстра. Из новых людей – Геннадий, с залепленной пластырем скулой и повязкой на голове. Все собраны и сосредоточены, как военачальники перед битвой.

– Марфа Игнатьевна как раз убиралась в прихожей, – рассказывает Валентин Прокопьевич. – Тут звонок. Она говорит, что замешкалась, неудобно людей с веником в руках встречать. Открыла дверь – никого. Решила: мальчишки балуются, хотела уже дверь закрыть, вдруг видит – на коврике лежит конверт. Она у меня смотрит телевизор, поэтому боится террористов. Предложила милицию вызвать: вдруг, говорит, там сибирская язва? Я дал ей пинцет, и велел немедленно принести мне конверт. Сибирской язвы там, как вы понимаете, не оказалось. Оказалось вот это…

Все рассматривают лежащий на столе листок бумаги. Похожий на карася Андрей берет его в руки и читает вслух:

«ЕСЛИ ХОТИТЕ ВЕРНУТЬ ЧАШКУ ГОТОВ ДЕНЬГИ. ДВЕ ТЫСЯЧИ БАКСОВ. КУДА ПОЛОЖИТЬ И КАК СОБЩУ ПИСМОМ.»

– Буквы вырезаны из газеты и наклеены на лист, – сообщает Валентин Прокопьевич.

– Это чтобы по подчерку не определили.

– Как в дешевом детективе.

– На три строчки – четыре орфографических ошибки. И ни одной запятой.

– Малограмотный?

– А может, это специально? Такой тонкий маскировочный ход?

– Это сейчас неважно. Что будем делать, господа историки? Что будем делать?!

– Может быть, в милицию?

– Хватит, уже обращались. Их гипотезы известны. Они скажут, что записку тоже написал один из нас.

– О-о! И это опять я! Потому что я не русский и русского языка – вах! – плохо понимаю! И пишу с ошибками!