- Иногда решают именно непринципиальные обстоятельства. Придумать, конечно, можно, но в любом случае пришлось бы монтировать какие-то приспособления и устройства вне корабля.
- Разве это так сложно?
- Нет - если бы мы могли выйти в пространство. А мы не можем. Вернее, выйти-то можно, да вот назад уже не попасть. Понимаете?
- Нет. Неужели нельзя справиться с такой мелочью?
- Автомат люка - вроде бы мелочь, - кивнул инженер. - Но, понимаете ли, доктор, самые трудные вещи - не всегда самые значительные, а мы здесь, как и всякое человечество, всемогущи лишь в определенных пределах. Хотите, чтобы я вам объяснил детально?
- Я и так верю, - пробормотал физик.
В конце концов, все они могли идти к чертям - разве ему больше всех нужно? У него есть Зоя...
Наверное, ему все-таки было нужно больше всех; поэтому он направился не к Зое, а к писателю.
- Что с вами стряслось? - удивился Истомин.
- Да так... мелкие разочарования.
- Пооткровенничайте, полегчает.
Он слушал увлеченно, и, кажется, переживал все, что говорил физик, и видел, как это должно произойти.
- Ну? - спросил Карачаров, закончив.
- По-моему, блестяще.
- Смеетесь?
- Давно отвык. Нет, правда: то, что нужно.
- Увы, - сказал физик. - Остальные придерживаются иного мнения.
- Естественно, - сказал писатель, - они этого не увидели. У вас, друг мой, есть один недостаток: вы слишком верите во всемогущество вашего математического аппарата и полагаете, что если сколько-то там раз употребили свои символы и степени, то этим все сказали. А на деле не сказали ничего - вам нужен переводчик. Хотя одно дело вам удалось сделать: вы почти заставили меня поверить, что и техника - не лишняя вещь в жизни.
Он усмехнулся; было видно, что разговор на эту тему ему нравится.
- Вы, друг мой, как литература: если человек не владеет данным языком, самый гениальный роман для него - просто пачка бумаги. А я в этой параллели - живопись: она одна для всех.
- Ну, хорошо, хорошо, - сказал физик нетерпеливо. - Что толку в этих рассуждениях?
Истомин прищурился.
- Дайте мне время до обеда - и увидите.
Карачаров почувствовал вдруг неожиданное облегчение, словно бы ответственность за бредовую идею перевалилась с его плеч на сутулую спину писателя.
- Ладно, - сказал он. - Дам. В конце концов, мы - две стороны одной медали, и что не удалось одному, то, может быть, получится у двоих.
- Наконец-то вы стали мыслить разумно, - сказал писатель рассеянно; он глядел уже куда-то сквозь физика, рука его наткнулась на диктограф, подтянула его поближе, сняла микрофон. - Ну, идите, - сказал он. - Теперь не мешайте мне. Это вам не математика, тут счет идет на секунды.