Дверь в никуда

Кажется, Ербол был прав: попыток нападения больше не было, как не появлялось вновь чувство угрозы и наблюдения. Видимо маги и в этом мире были большой редкостью. К вечеру отряд шел уже не по равнине, а по пересекающим курс пологим невысоким грядам. С гребней порой можно было разглядеть синеющую горную цепь впереди.

На привал остановились на голой верхушке одной из гряд. Ербол не ошибся: отсюда совершенно явственно проглядывала впереди горная цепь. Острые пики были покрыты снежными шапками. Снег сиял алым, так что казалось, что это огромная пила окровавленными зубами вгрызается в темное, истекающее закатом небо. Ручей у подножия гряды снабдил их свежей водой. На сей раз Ербол решился разжечь костер среди больших валунов, закрывающих огонь от возможных наблюдателей. Костер был нужен не для пищи или тепла, а для уюта, настоящего отдыха. После волнений дня нужно было расслабиться, а для этого нет лучше средства, чем удобно развалясь на суховатой пахучей траве наблюдать за языками пламени — оранжевыми танцорами, лениво кружащимися среди рдеющих колонн своего небольшого бального павильона. Их медленный танец уносил в другой мир, где нет ни суматошной Земли с домами-горами и стремительными летающими машинами, ни разъяренных эльфов с мечами и луками. Где есть только черное небо, такой же черный лес и вечная тишина.

— Интересно, — сказал Никита, — неужели Толкин действительно мог видеть этот мир? Многие так считали в мое время, но я не верил тогда. А ведь получается, мог. Мы-то здесь.

Ербол и Сепе лишь недоуменно посмотрели на Никиту, не понимая о чем он. Ответила Аня:

— Нет! Может кто и видел этот мир, но уж точно не Толкин, не Профессор, как вы его называли. Я читала его книги — интересно было понять твое мышление. И другую, русскую, Черную Книгу Арды. Она, кстати, мне куда больше понравилась. А Толкин… Точно, что он основывался на древних легендах. Эльфов и троллей придумали задолго до него. Может они и появились из видений иных миров, но Толкин тут ни при чем. А скорее просто ты подсознательно стремился уйти из нашего мира, который был тебе неприятен — слова эти заставили Ербола и Сепе вскинуться изумленно — и искал мир твоих мечтаний и фантазий. Но это точно не Средиземье. И те, кого мы встретили здесь, не Толкиновские эльфы. Они даже внешне не похожи. А этот Толкин был слишком односторонним, слишком признавал правоту силы. Одно слово — христианин!

Аня произнесла последние слова с таким презрением, что Никита был поражен. Он, будучи стихийным атеистом, никогда не обсуждал с Аней вопросы религии, приняв как должное, что в мире обыденных космических полетов в древние сказки мало кто верит. Нелепо было бы на борту баллисты, глядя на землю с орбитальной высоты, бормотать молитву невежественных пастухов: «Боже наш, иже еси на небеси…» Но вот к морали христианства Никита относился с уважением, почитая их «не убий, не укради, не пожелай…» лучшим, что создало человечество в отношениях между людьми. Он никогда не думал, что за два тысячелетия существования христианство никому не мешало убивать, грабить, насиловать. Если конечно получало свою десятину от убийц, воров, прелюбодеев. В конце концов, грехи последователей не бросают тень на Идею. Не коммунизм ведь — Религия. И Анино резкое неприятие неожиданно царапнуло его сердце.

Потом, когда уже погасили костер и разлеглись, глядя в чужое небо, сверкающее искрами незнакомых героев и чудовищ, Никита спросил:

— Аня, а как вы относитесь к религии? Мы раньше об этом никогда не говорили. Я так понимаю, что в коммунистическом мире религия запрещена?

— Что ты имеешь ввиду под религией? У нее две составляющие — вера и церковь. Ни то, ни другое никто не запрещал. Кое-где есть еще верующие. Видишь ли, вера основана на страхе, неуверенности в себе. Человек, не способный справиться с трудностями жизни сам, хочет подсознательно иметь господина-защитника, переложить на него ответственность решений. Потому вера всегда вспыхивает в тяжелые времена и угасает в благополучные. А у нас сейчас самое благополучное время из всех, что пережило человечество. А церковь — политическая организация, использующая в своих интересах веру. Конечно, Общество боролось в прошлом с политическим влиянием церкви. Закон политической конкуренции. Но глупо же бороться силой с одним из проявлений человеческой психики, пусть и не самым приятным. Так что объединения верующих, не занимающиеся политикой, никто не запрещал и не преследовал. Сами исчезли, когда всем дали образование и уверенность в будущем. Потому что не лезут за надеждой на небо, если ее и на земле хватает на всех. А что, ты был верующим? Я в тебе такого на заметила.

— Да нет! В церковь я не ходил. Но все-таки христианство два тысячелетия поддерживало в людях основы морали. А ты отозвалась о нем с такой ненавистью…