Дверь в полдень

— При условии, что твоя просьба не противоречит ни действующим законам, ни моим убеждениям, — уточнил москомп. — Если ты попросишь, чтобы я разрешил тебе навсегда остаться в этом времени, я откажу. Я считаю, что это слишком опасно. Но если ты меня переубедишь…

— Не буду даже пытаться, — сказала Елена. — Все равно без толку. Значит, ты выполняешь все просьбы кроме… А почему тогда Гвидон так тебя боится?

— Я тоже не вполне понимаю, — сказал москомп. — Я построил имитационную модель, объясняющую его поведение, но ее саму очень трудно описать человеческим языком.

— Попробуй.

— Поведение Гвидона было не вполне осознанным, он больше руководствовался эмоциями, чем разумом. Он чувствовал себя пленником, хотя по сути им не являлся. Он воспринимал себя как агента в тылу врага, агента, который должен собрать максимум ценной информации и донести ее до совета безопасности в двадцать третьем веке. Полагаю, он как раз сейчас им докладывает.

— Разве это хорошо?

— Нет ничего плохого, если совет безопасности получит правдивую информацию. Пусть немного отойдут от шока и успокоятся. Мне кажется, основной социальный эксперимент скоро переместится из двадцать первого века в двадцать третий. Твое общество отреагировало на перемены быстрее.

— А что творится в двадцать шестом веке? — поинтересовалась Елена.

— Мировой совет еще ничего не понял.

— А в промежуточных временах?

— С ними я пока не вступал в контакт, сначала надо освоить имеющиеся вычислительные мощности. Отложенное мышление — вещь странная и совершенно не изученная. Мне пришлось выстраивать всю теорию с нуля.

— Все это очень интересно, — сказала Елена, — но давай перейдем ближе к делу. Что мы будем делать с китайцем? Тоже отпустим?

— Полагаю, он не уйдет, — сказал москомп. — Если предварительная оценка его личности верна, он погряз в виртуальности всерьез и надолго. Думаю, его ждет тяжелая форма наркомании.

— Может, стоит вернуть его в реальность?

— Не могу, — вздохнул москомп. — Не имею законных причин препятствовать волеизъявлению свободного человека.

— Твою мать! — воскликнула Елена. — Вечно ты взваливаешь на людей всю грязную работу.

— Между прочим, это правило навязали мне люди.

— И правильно сделали, — проворчала Елена и отправилась спасать начинающего наркомана.

8.

— Так вот они какие, врата в будущее, — торжественно провозгласил Святослав Всеволодович и потянулся рукой к красным числам.

Мстислав едва удержался, чтобы не хлопнуть князя по руке. Но все-таки удержался — родной дядя, князь, да еще и святой…

— Дядя! — позвал князя Мстислав. — Дядя, посмотри на меня, пожалуйста.

Святослав оторвал взгляд от плиты и вопросительно посмотрел на Мстислава.

— Дядя, — повторил Мстислав. — И ты, Еремей, послушайте меня, пожалуйста, внимательно.

— Слушаем и повинуемся, — провозгласил Еремей.

Мстислав посмотрел ему в глаза и не увидел никаких следов насмешки или издевки.

— Я вас попрошу… — начал Мстислав, но Еремей не дал ему договорить.

— Слушать и повиноваться, — закончил он за Мстислава. — Не сотрясай воздух зря, княжич, то, что ты хочешь нам сказать, разумеется само собой. Мы с князем в будущем никогда не бывали, а ты полгода там провел. Когда проводник-смерд ведет войско через топи, он вправе приказывать самому великому князю. А ты тем более вправе приказывать, ты ведь не смерд все-таки.

Мстислав только сейчас сообразил, что старый воевода произнес свою речь не столько для него, сколько для Святослава.

— Спасибо, Еремей, — сказал Мстислав. — Ты меня без слов понял. Действительно, я прошу от вас беспрекословного повиновения, пока не доберемся до безопасного места. Слушаться меня с полуслова, если я что скажу, сначала выполнять, потом думать. Скажу падать наземь и кукарекать — значит, падать и кукарекать. Это понятно?

— Понятно, — четко ответил Еремей.

Святослав ограничился неуверенным кивком. Он, кажется, немного обиделся. Ничего, пусть лучше сейчас обижается, чем потом все испортит.

— В двадцать первом веке от Рождества Христова будет опасное место, — продолжал Мстислав. — В предыдущем путешествии мы с отроками порубили там полтора десятка местной стражи. Следов мы не оставили, так что если новая стража задержит и станет допрашивать, стоять будем твердо — знать не знаем, ведать не ведаем. А лучше всего вообще рот не раскрывайте, разговаривать буду я. Все понятно? Вот и хорошо. Ну, тогда с богом.

— Надо на дорогу присесть, — сказал вдруг Святослав. — А то дороги не будет.

Удивительно было слышать суеверные речи от святого, пусть даже и будущего. Но не ругаться же с ним из-за такой мелочи…

Они присели на траву, посидели с полминуты, а затем Мстислав встал, подошел к плите и стал ковырять ногтем первый знак. 4… 5… 6… 7… 8…

Кто-то большой и очень сильный схватил Мстислава за руку и больно вывернул ее, едва не сломав запястье. Мстислав заорал благим матом, его тело последовало за выкручиваемой рукой, потеряло равновесие и Мстислав грузно плюхнулся задом на траву.

Еремей сдавленно охнул и в тот же миг мир наполнился оглушительным воем. Раньше Мстислав думал, что так могут орать только грешники в аду.