Двери между мирами

Стрелок лежал без движения, слушая, как поскрипывают по мостовой башмаки приближающихся стрелков, не обращая внимания на визгливые крики Морта и стараясь не обращать внимания ни на внезапно запылавшие у груди уголья, ни на запах поджаривающейся плоти.

– Боже, – пробормотал кто-то, – ты что, стрелял трассирующей пулей, мужик?

Из дыры в лацкане пиджака Морта тонкой аккуратной струйкой поднимался дымок. По краям он просачивался более неряшливыми кляксами. Ноздрей полицейских коснулся запах горелого мяса – пропитанные жидкостью для зажигалок кусочки фетра, которыми был набит разорванный пулей корпус «Ронсона», и в самом деле загорелись.

И тут Энди Стонтон, который до сих пор действовал безукоризненно, совершил свою единственную ошибку – такую, за которую Корт, несмотря на прежние, достойные всяческого восхищения деяния Энди, отослал бы его домой со вспухшим ухом, растолковав, что одной ошибки почти всегда оказывается довольно, чтобы проститься с жизнью. Пристрелить субъекта в синем костюме Стонтон смог (чего на самом деле ни один полицейский о себе не знает, пока обстоятельства не вынудят его выяснить это), но мысль о том, что его пуля непонятным образом подожгла парня, наполнила его безрассудным страхом. Поэтому он, не задумываясь, нагнулся, чтобы потушить огонь, и только успел заметить блеск сознания в мертвых (Энди присягнул бы, что в мертвых) глазах, как стрелок с размаху ударил его ногой в живот.

Замахав руками, Стонтон отлетел назад, на напарника. Пистолет вылетел у него из руки. Уивер своего оружия не выпустил, но к тому времени, как он освободился от Стонтона, прогремел выстрел, и пистолет Норриса Уивера волшебным образом исчез, а рука, в которой он был, онемела, словно по ней ударили очень большим молотком.

Тип в синем костюме поднялся, на секунду задержал на них взгляд и сказал:

– Вы молодцы. Лучше тех, других. Посему позвольте дать вам совет. Не ходите за мной. Все уже почти закончилось. Я не хочу, чтобы пришлось вас убить.

Потом он круто повернулся и побежал к лестнице в метро.

Лестница была забита теми, кто спускался в метро, но с началом криков и стрельбы, одержимый присущим жителям Нью-Йорка нездоровым и отчего-то нигде больше не встречающимся любопытством, повернул обратно, чтобы посмотреть, насколько скверно обстоят дела, сколько действующих лиц и много ли крови пролито на грязный бетон. Несмотря на это, они все-таки исхитрились отпрянуть от одетого в синий костюм человека, который очертя голову ринулся вниз по ступеням. И немудрено. Один пистолет он сжимал в руке, второй висел на охватывающем талию ремне.

К тому же человек этот, кажется, горел.

Пиджак, рубашка и майка Морта горели все веселее, серебро зажигалки начало плавиться и обжигающими ручейками потекло вниз, на живот, однако Роланд не обращал ни малейшего внимания на Морта, все громче визжавшего от боли.

Роланд чуял запах нечистого движущегося воздуха, слышал рев приближающегося поезда.

Время почти пришло; еще немного – и настанет тот миг, тот момент, когда он либо вытащит из этого мира всех троих, либо все потеряет. Роланду во второй раз почудилось, будто он чувствует, как над головой дрожат и шатаются миры.

Он очутился внизу, на платформе, и отшвырнул .38 в сторону. Расстегнув штаны Джека Морта, он небрежным рывком спустил их, явив миру белое исподнее, смахивавшее на панталоны шлюхи. Времени размышлять над такой странностью у Роланда не было. Если он будет мешкать, то может перестать тревожиться о том, что сгорит заживо; когда купленные им патроны нагреются достаточно для того, чтобы сдетонировать, его тело просто разнесет взрывом.

Стрелок затолкал коробки с патронами в исподнее, вынул флакон кефлекса и проделал с ним то же самое. Теперь исподнее нелепо разбухло. Роланд содрал пылающий пиджак, но даже не попытался снять горящую рубашку.

Он слышал рев несущегося к платформе поезда, видел его огни. Он никак не мог знать, что этот поезд ходит по тому же маршруту, что и поезд, переехавший Одетту, и все равно знал это. Там, где дело касалось Башни, судьба становилась столь же милосердной, сколь спасшая ему жизнь зажигалка, и причиняла столько же боли, сколько чудом возжженное пламя. Подобно колесам надвигающегося поезда, она следовала курсом сразу и последовательным, и сокрушительно жестоким; и этому ходу могли противостоять лишь твердость да любовь.

Рывком подтянув штаны Морта, Роланд опять пустился бегом, едва ли понимая, что люди бросаются врассыпную, освобождая ему дорогу. Приток воздуха, питающего огонь, увеличился, и пламя объяло сперва воротник рубашки, а потом и волосы. Засунутые в исподнее Морта тяжелые коробки снова и снова били по яичкам, раздавливая их; в животе возникла мучительная боль. Роланд – человек, превращающийся в метеор – перемахнул через турникет. «Потуши меня! – вопил Морт. – Потуши, пока я не сгорел!»

«Ты должен сгореть, – сурово подумал стрелок. – То, что с тобой сейчас произойдет, более милосердно, чем ты заслуживаешь».

«Что ты этим хочешь сказать? ЧТО ТЫ ИМЕЕШЬ В ВИДУ?»