Двери всегда открыты (СИ)

Чиро валялся на диване, обитом серой кожей, в студии звукозаписи и лениво листал ленту инстаграм. Пока Кристиан записывал соло, у них с Рафой образовался перерыв. Допив свой кофе, Рафаэль подошел к нему, подвинул ноги Чиро в сторону, сел рядом.

— Чиро, ты позвонил Алисе?

— Нет.

— Почему? Ты три дня висел на телефоне, ты обзвонил, кажется, все правозащитные организации в Европе с требованием вмешаться и защитить девушку от судебного произвола. Ты добился своего, ее выпустили. Почему теперь ты не хочешь с ней поговорить?

— Я сделал то, что считал нужным. Неправильно держать человека в тюрьме за то, что он защищал свою жизнь. А зачем мне ей звонить?

— Затем, что вы так и не поговорили.

— Она вернулась к своему мужу. Мои звонки неуместны в такой ситуации.

— А тебе не кажется, что ее муж — парень так себе. Вспомни, что про него говорил тот русский.

— Это ее личный выбор, — холодно сказал Чиро. — Меня это не касается. И давай закроем эту тему. Слушай, почему у тебя так много фоток перед зеркалом? Я читал где-то, что так любят фотографироваться нарциссы. Ты что, нарцисс?

Рафаэль наклонил голову, подставив свой затылок под нос Чиро.

— Я пахну нарциссом?

— Не знаю, — озадачился Чиро. — А как вообще пахнут нарциссы?

— Не знаю.

— Ты пахнешь дурацким шампунем, — отталкивая голову приятеля, сказал Чиро.

— Ты лучше посмотри, — забирая у друга телефон похвастался Рафаэль, — у этой фотографии тридцать восемь тысяч лайков, сотни комментариев. Почему ты так редко делаешь посты? Разве можно быть таким ленивым?

— Просто тебе, друг мой, нужно, чтобы тобой постоянно восхищались, писали, какой ты милый, красивый, замечательный. Желательно не реже, чем раз в три дня. А мне не надо, я и так знаю, что я прекрасен.

— Угу, прекрасен, — буркнул Рафаэль, закрывая приложение. Палец его соскользнул, случайно открыв телефонную книгу. — Постой!

Он недоуменно смотрел на экран.

— Так ты все-таки звонил Алисе? Пятнадцать не отвеченных?! Она не берет трубку?

— Телефон не в абоненте, — хмуро сказал Чиро, забирая мобильный и пряча его в карман. — Наверное, поменяла номер.

— Так найди ее в социальной сети, напиши!

— Не буду. Если она отключила тот номер, который я знаю, значит решила больше не общаться со мной.

Рафаэль только глубоко вздохнул и закатил глаза.

***

У ворот тюрьмы ее ожидал Дима на своем внедорожнике с затонированными стеклами. Они быстро нырнули в машину, увернувшись от любопытных журналистов с микрофонами и покинули площадь перед зданием тюрьмы, грязную от подтаявшего снега и неубранного мусора. В дороге Алиса молчала, глядя через лобовое стекло на хмурый серый город, на таких же хмурых и серых людей, спешащих по своим делам. «Надо возвращаться в нормальную жизнь», — сказала она себе, — «пора заняться, наконец, работой». Ее уже три клиента ждут.

Дима довез ее до дому, накормил заранее заказанной едой из ресторана, напоил горячим чаем с мятой и уложил в постель.

— Отдыхай, — попросил он. — Вечером привезу тебе продукты в холодильник и сына.

— Если Гена его отдаст.

— Гена у меня скоро в морду получит, — пообещал Дима. — У меня ведь не такое безграничное терпение, как у тебя.

— Дим, почему меня отпустили? Почему там были журналисты? Я что, представляю какой-то интерес для прессы?

Старый приятель пожал плечами.

— Да фиг его знает. Пока мой адвокат пороги обивал в прокуратуре, пытался добиться, чтобы тебя выпустили под залог, в Европе вдруг поднялся кипиш. Наверно из-за этого видео, которое ублюдок слил в сеть, там уже миллионы просмотров. Кстати, поздравляю, теперь все тебя знают, ты знаменитость. Так что да, журналисты заинтересовались.

— Зашибись. Всегда мечтала о такой славе.

— Так вот, была куча обращений от всяких европейских контор по защите прав всяких меньшинств и просто людей…

— Дима!

— Да слушай ты. Короче, они так в своей прессе повернули ситуацию, что как бы наши власти позволяют всяким ультраправым и националистам безнаказанно ущемлять права секс меньшинств. И всех, кто их поддерживает. В общем, мне кажется, тебя выпустили, чтобы погасить этот на фиг никому не нужный скандал. Если твой терпила выживет, а очень похоже, что он выживет, с тебя вообще, наверно, обвинение снимут.

— Кстати, как он?

— Еще в реанимации, но, говорят, состояние стабильное. Хочешь ему апельсинов отнести?

— Нет, но все-таки живой человек, хоть и дурак. Мальчишка еще совсем. Лет на шесть старше Стаса.

— Я тебя умоляю. Твой Стасик вряд ли через шесть лет будет женщин насиловать и бить. Ладно, все, отдыхай, а то ты бледная, как моль.

***

Когда приходит любовь, огромная как океан, когда забываешь все, что любил раньше и всех, кого любил раньше, ты легко уходишь от того, кому ты дорог, от того, кто еще вчера тоже был тебе дорог. Он истекает болью и мукой, а ты не можешь почувствовать его боль. «Мне очень жаль», — дежурная фраза, которая вроде бы говорит о том, что тебе не все равно, хотя тебе абсолютно все равно. Все сердце заполнено восторгом и нежностью, в нем нет места для чужой боли. Мы не виноваты в том, что мы теперь любим другого. И мы не можем простить, когда с нами поступают также.