Дверной проем для бабочки

А его сын — дед Билли — перебравшись в Северную Америку, тоже, оказывается, что-то всю жизнь искал в себе. Искал и не нашел. Подаренный Билли картонный домик был лишь отголоском главного увлечения: дед хотел построить самый высокий небоскрёб в мире; даже купил большой кусок земли в Манхэттене и старательно, своими руками, клеил макеты. Но ни один архитектор, ни один инженер-строитель не брался за постройку такого большого и, самое главное, необычного на вид здании. Это было просто нереально. Наверное, если бы не его капитал и положение, деда объявили бы сумасшедшим. Вдобавок, дед регулярно посещал приходского священника, который очень неодобрительно отнёсся к его затее. Постройки второй вавилонской башни церковь допустить не могла. Тем более что, если верить случайно обнаруженным Билли в тётушкином столе наброскам, дед мечтал соорудить посреди Манхэттена упирающееся в небеса здание, по форме подозрительно напоминающее фаллос. Кажется, деду даже пригрозили отлучением. Дед расплевался со священником, но затеи не бросил. Он так и умер ни с чем, не считая, конечно, приумноженного во много раз состояния.

Отец Билли, которому кроме денег досталась в наследство купленная под башню земля, стал усердно скупать её и дальше, разумеется, вместе с находящейся на ней недвижимостью. Наученный опытом отца и деда, он уже ничего не искал в себе, а сделал ставку на него, на Билли. Так говорила тётушка Эллен. Но сам Билли смутно помнил какие-то странные, непонятные разговоры о том, что отец собирался покупать весь Манхэттен целиком. И не только землю, но и мосты, соединяющие остров с Лонг-Айлендом и материком. Что замышлял отец, какие строил планы, Билли не знал. Но, похоже, даже сделав ставку на сына, всё равно пытался что-то доказать самому себе. Так и умер, ничего не доказав. Так что же это? Действительно проклятие? Если это так, то он, Билли, вполне может гордиться собой. Или всё-таки не может?

Билли бросил последний взгляд на прозрачный парк и спустился вниз. Он чувствовал, что готов к выступлению. По дороге в небольшом коридорчике, ведущем на эстраду, где стоял любимый и ненавидимый им рояль, Билли через небольшое оконце заглянул в зал. Как всегда в последнее время, зал — просторная комната, легко вмещающая до ста человек, — был полон. Он пригляделся повнимательней и увидел среди взволнованной публики улыбающуюся Матильду.

В остальном, пожалуй, всё было как обычно. Множество знакомых лиц, даже, пожалуй, большинство. Билли вдруг заметил новоявленного родственника — толстого старика дядюшку Вольфа. Единственная невозмутимая физиономия в зале. Настоящим дядей он Билли не был, но тётка говорила, что в каком-то очень отдалённом родстве с семейством МоцЦарт он всё же состоит. Тётушка Эллен отыскала его совсем недавно, где-то на юге Германии, где он жил, выйдя на пенсию. Он носил труднопроизносимую фамилию неизвестного происхождения, но тоже считал себя прямым потомком Самого, чуть ли не правнуком того гениального мальчика-нищего. Герр Вольф сразу же по приезде в Нью-Йорк на своём довольно корявом английском объяснил Билли, что родился в Австрии. Потом со значительной миной на пухлом морщинистом лице сказал, что всё знает о проклятии их большой семьи. Когда тётушка Эллен решительно возразила, что он ошибается относительно того мальчика — ведь он умер молодым и бездетным, — дядюшка Вольф хмыкнул и заявил, что не потерпит сомнений в его причастности к Самому. А лучшим доказательством бушующего и в его крови гения является то, что там же, в Австрии, его двоюродная тётка вышла когда-то замуж за небезызвестного Шикльгрубера. Понятно? Тётушка Эллен необычайно высоко подняла брови и, не довольствуясь этим, фыркнула, явно сожалея, что обзавелась подобным родственничком. А Билли не знал, кто такой Шикльгрубер, поэтому промолчал и ушёл к себе. С тех пор герр Вольф часто приезжал в Нью-Йорк, останавливался неподалёку в «Плазе», но на выступлении появился впервые. Похоже, что тётушка решила положить конец их бесконечным спорам о генеалогии.