Двести лет вместе (1795 - 1995). Часть вторая. В советское время

И у всех, кто хочет терзать и топтать русскую историю, любимый и первейший объяснитель – Чаадаев (мыслитель несомненно выдающийся). Сперва самиздат, потом и эмигрантские издания тщательно отбирали, соскребали, со страстью повторяли и опубликованные и неопубликованные его (подходящие им) тексты. А неподходящие цитаты и то, что главными оппонентами Чаадаева среди современников были не Николай I с Бенкендорфом, а друзья его – Пушкин, Вяземский, Карамзины, Языков, – это всё игнорируется.

В начале 70-х разгон против русского – всё набирался. «Руссиш-культуриш», «человеческий свинарник», – в самиздатской анонимной статье «С. Телегина» (Г. Копылова) сколько презрения к России как к плохо удавшемуся материалу; а по лесным пожарам 1972 года тот же «С. Телегин» самиздатской листовкой послал проклятие всей России: горят русские леса? это тебе за твои злодеяния!! – «Весь народ сливается в реакционную массу» (Г. Померанц); «от звуков разлюбезной гармошки зверею, да и от соприкосновения с массой этой самой у меня появляется глухое раздражение»[11]; очень откровенно, да так и есть: сердцу неприкажешь. – «Евреи, еврейская судьба – это только парафраз судьбы интеллигенции в этой стране, судьбы её культуры, и еврейское сиротство есть символ иного, духовного одиночества, порождённого крушением традиционной веры в "народ"»[12]. (Как же преобразилась в России от XIX века и ко второй половине XX извечная «проблема народа». Теперь «народом» обозначается та тупо довольная своим существованием и своими руководителями туземная масса, страдать среди которой в городах этой страны забросила евреев их роковая судьба. Любить эту массу невозможно, заботиться о ней – противоестественно.) – Тот же Б. Хазанов (ещё тогда не выехавши) судил так: «Россия, которую я люблю, есть платоновская идея; в природе её не существует. Россия, которую я вижу вокруг себя, мне отвратительна», это – «единственные в своём роде Авгиевы конюшни»; её «шелудивые жители»; «когда-нибудь её постигнет оглушительная расплата за то, чем она является сегодня»[13].

Расплата постигнет – да. Но – не за само состояние бедствия. Оно-то постигло – ещё раньше.

В 60-е годы в интеллигентской среде много было обдумываний и высказываний о положении в СССР, о перспективах и, расширительно, о самой России. По условиям жёсткого государственного нагляда все эти споры и мысли произносились лишь в частных беседах или в самиздатских статьях, тогда ещё по преимуществу робко-псевдонимных. Но когда началась еврейская эмиграция – обличения России бесстеснённо и многожёлчно разлились на вольном Западе: среди выехавшей еврейской интеллигенции то была обильная струя, и столь шумно говорливая, что других голосов долго было и не расслышать.

Вот в 1968 бежал за границу Аркадий Белинков – неистовый противник, кажется, советского режима? не русского же народа? И вот его статья в собранном им «Новом Колоколе»: «Страна рабов, страна господ…» И на кого обрушен её гнев? (Учтём, правда, что статья писалась ещё в СССР и автор ещё не приобрёл того бесстрашия, какое дала ему заграница: прямо лепить про режим.) Даже слова «советский» Белинков не употребляет ни разу, а по проторенной дорожке: вечно рабская Россия, свобода «для нашей родины хуже, чем жрать битое стекло», это в России «вешают то не тех, то не так, и всегда мало». – Уже, мол, в 20-е годы XIX века «многое свидетельствовало о том, что в процессе вековой эволюции народонаселение [России]… превратится в стадо предателей, доносчиков, палачей»; «страх был русский: увязывали тёплые вещи и ждали стука в дверь», – даже и здесь не «советский» страх. Когда ж это до революции ждали ночного стука в дверь? – «Суд в России не судит, он всё знает и так. Поэтому в России он лишь осуждает»[14], – надо думать, и сквозь александровские реформы? и суд присяжных? и мировых судей? Какое ответственное, взвешенное суждение.

Да что там! Настолько безмерная у автора подымается желчь, что он ставит к позорному столбу и писателей – Карамзина, Жуковского, Тютчева, даже Пушкина, и русское общество в целом за его недостаточную революционность: «ничтожное общество рабов, потомков рабов и пращуров рабов», «общество дрожащих от страха и злобы скотов», «дули прямой кишкой, содрогаясь при мысли о возможных последствиях», «попытк[ам] задушить свободу… русская интеллигенция всегда охотно помогала»[15].

У Фили пили, да Филю ж и побили.

Если у Белинкова всё это была – «маскировка антисоветского», шиш в кармане – то почему за границей не переписал текста? Если на самом деле Белинков думал иначе, не то - то почему в таком виде напечатано?

Нет, именно так он ненавидел.

Вот таким оборотом отреклись от большевизма?..