Двести третий день зимы

Пришлось поддержать его натужным смехом. У Нюты даже ладони вспотели от напряжения. Нужно было посмеяться и плавно перейти к прощанию. Нам, дорогой Федр Евгеньч, завтра на работу. Температуры понижать. Поедем мы, пора. Нюта легонько отодвинула стул, но Радионов недовольно закряхтел, и она замерла.

– Правильно говоришь, Синицына, – проговорил он. – Но ведь растут. Ты сама видела! Цветы крепкие, стебли влажные, луковица в земле сидит. Посадили ее туда, она и выросла. Значит, мы не можем, а кто-то может! Так, получается?

– Это я у вас спросить должен. – Лысин пожал плечами. – Мы в управлении на ваш институт разве что не молимся. Все финансирование – вам! Весь почет и внимание – вам! А в ответ что?

– Что? – послушно переспросил Радионов.

– А в ответ – вот! – Лысин сложил пальцы в фигу и сунул ему под нос. Затем повернулся к Нюте. – Вы уж меня простите, Анечка, я по-простому привык. Никаких от вас результатов.

– Ну как же никаких? – возмутился Радионов, пока Нюта отлепляла язык от нёба. – А пасленовые! Пасленовые при низкой температуре уже растут!

– Какие именно? – Лысин отвел взгляд от Нюты, и дышать стало легче. – Картофель? Томаты?

– Табак!

Ответ повис в воздухе. Нюта кожей чувствовала раздражение Лысина. Оно растекалось по шатру и в любой момент могло перейти в фазу принятия решений.

– Весь институт работает над выполнением задач управления, – ненавидя себя за дрожь в голосе, сказала Нюта. – Но селекция… Это долгий процесс. Мы же в природу вмешиваемся, понимаете? Нужно время.

– Нет у нас времени, Анечка. – Лысин обтер усы, но, кажется, успокоился. – Зато вот это безобразие есть. – Он мотнул головой в сторону выхода. – Прямо под носом – такая гадость! Мы там съезды проводим торжественные!.. На всю страну позор. – Он помолчал, разливая остатки коньяка по рюмкам. – Ладно. – Выпил. – Гадость эту изучить, конечно, нужно. А потом сжечь! Ясно?

Нюта кивнула. Она до сих пор чувствовала нежное прикосновение лепестков к коже. Но не говорить же Лысину, что это не гадость, а первая за долгие месяцы жизнь?

– Ну какая же это гадость? – Радионов держал рюмку в пальцах и смотрел в нее, будто надеялся разглядеть там ответ. – Вы их видели? Не цветы, а произведение искусства…

Лысин не ответил, но взгляд его стал совсем тяжелый.

– Допивайте, машина вас ждет.

И теперь Радионов храпел в соседней комнате, а Нюта боролась со сном, прислушиваясь к ночному копошению в доме. Лязгнуло в мусоропроводе, пошумело в трубах, по потолку, а может, по полу соседей сверху рассыпались железные шарики. В детстве Нюта представляла, как маленькие, но ужасно тяжелые мячики выпадают из карманов халата соседки, бабушки Зои, пока та идет из комнаты в туалет и обратно. Потом Нюта вычитала, что никаких мячей нет, это ночное охлаждение арматуры, которая скукоживается после дневного расширения и звучанием подражает катанию железного шара. Этот тревожный звук нынче возникал без всякой дневной жары. Просто холод сковывал и изгибал скелеты домов. Оказалось, бетонным конструкциям тоже бывает холодно.

Под это мерное некатание Нюта сначала задремала, а потом и совсем уснула – глубоко и мучительно. Сквозь сон она чувствовала, как дергаются ноги и руки, как зубы становятся слишком большими для ее рта, как слюна капает на грудь. Но проснуться не получалось. Она лишь наблюдала изнутри за собой спящей. Могла бы – тоже стала бы скрипеть и изгибаться, словно арматура.

Рассвет Нюта проспала, будильник она не ставила, храп Радионова не смолкал. И к утру ее сон смягчился. Оказалось, что спать, когда в доме есть кто-то еще, пусть и такой громкий, куда спокойнее, чем одной. И Нюта просто позволила себе это. Спать, не думая о том, что после пьяных откровений Радионова на них уже завели новую папочку. А то и не одну.

– Нюта, полпервого уже! Вставай скорей!

На секунду Нюте показалось, что это Славик будит ее утром после тусовки. И надо срочно подниматься, мыться, рисовать лицо и мчаться к клиенту – озеленять, поливать, удобрять и пересаживать. Но голос принадлежал Радионову. Нюта открыла глаза. Ресницы слиплись, пуговица на обивке кресла впечаталась в щеку.

– Ты чего нормально-то не легла?

Радионов тоже выглядел не очень. Отекший, землистого цвета.

– Ибупрофен есть? – спросил он, не дожидаясь ответа на первый вопрос.

Нюта вылезла из кресла, болезненно потянулась и пошла на кухню. Таблетки лежали в шкафчике рядом со специями. Запасы и того, и другого грозили закончиться со дня на день. Но обезболивающее еще осталось.

– Можно сразу две? – вкрадчиво попросил Радионов.

Нюта выдавила из блистера две таблетки, налила воды в стакан и поставила на подоконник. Приоткрыла форточку, снаружи было пасмурно. Разнорабочий в белом комбинезоне ходил по тротуару и осторожными движениями перекидывал выпавший за ночь снег с тропинки на верхушку сугробов, высившихся по бокам.

Радионов шумно глотнул воды, прокашлялся, скрипнул стулом.

– Что делать теперь будем? – спросила его Нюта.