Двести третий день зимы

Нюта как раз наклонилась к кому из колготок и пары несвежих носков. Она задержалась на корточках, спиной к Тае, чтобы та не смогла разглядеть, как по ее лицу расползлась довольная улыбка. Ей давно не говорили ничего настолько приятного. Возможно, вообще никогда.

– Ну что, будем на связи? – спросила Тая, когда они вышли из квартиры в подъезд.

Там горела тревожная желтая лампочка. В ее напряженном свете лицо Таи расцвело фиолетом синяка, а разбитая бровь нависла над глазом. Нюте хотелось скорее выйти на мороз, собрать самого белого снега и приложить его к ране. Вот только снег и был одной из причин этой раны. И точно не смог бы ее залечить.

– Будем на связи, – кивнула Нюта. Следовало сказать еще что-то, но слова не находились.

Тая смотрела на нее, чуть приподняв целую бровь.

– Такая ты нахохлившаяся с утра, не могу!

И заторопилась вниз по лестнице. Нюта поплелась за ней. От недосыпа мысли были зыбкими и переливались одна в другую. Хотелось спать и горячего чая с сахаром. Не хотелось на улицу. Не хотелось домой. И особенно не хотелось просто разойтись, пообещав оставаться на связи.

– Побегу, – бросила на улице Тая, заглянув ей в лицо. – Да не куксись ты!

И коротко поцеловала в щеку. Сухие губы царапнули кожу, оставили на ней мучительный ожог. Нюта сдержалась, чтобы не прижать пальцы к месту поцелуя. Но Тая уже пошла по заметенной тропинке к остановке. И ни разу не обернулась.

Домой Нюта добралась, путаясь в собственных ногах. Долго копалась в замке, еще дольше развязывала шнурки и снимала ботинки. Она желала одного: рухнуть в постель и проспать до вечера, но заставила себя умыться холодной водой, поставить чайник, чтобы получить горячую, и пойти поливать фиалки, осуждающе поникшие листьями в темноте и одиночестве.

Обходя горшки, Нюта размышляла, о чем из своих приключений рассказать Славику. Говорить об акции не следовало категорически. Славик даже ругаться не станет, просто соберет рюкзак и прикатит обратно из своих теплых краев. Если повезет, они успеют перекинуться парой сомнительных реплик перед тем, как его утрамбуют в автозак и отправят прямиком на рубежи зимовья. О ночевке с Таей в одной постели рассказать можно бы, но Славик, обычно чуткий, на расстоянии как-то растерял былую эмпатичность. Позволить ему зашутить то неясное и тревожное тепло, что не давало Нюте уснуть всю ночь, так же немыслимо, как признаться в нем самой Тае. Оставался только Радионов, о котором Нюта старательно не думала все последние часы, чтобы не начать нервно расчесывать запястья.

Нюта вырвала пару загнивших листочков в самом большом горшке, потрогала набухающие бутоны в маленьком и полезла за телефоном. Включила его, не разгибаясь. От Славика успело прийти три лаконичных сообщения:

«Ты как?»

«Ты где?»

«Надеюсь, что все в порядке. Но вот так молчать – пиздец».

Между ними – по четыре часа тишины. Славик вообще не отличался пунктуальностью, но ритм его обеспокоенности оказался стройным.

«Я норм. Я тут. Дома не была почти сутки, прости».

Шанс на то, что Славик ответит незамедлительно, был критически мал. Нюта положила телефон в карман домашнего халата, пошлепала на кухню, заварила чай, достала из пачки предпоследнее печенье – сахарный рыхлый комочек с дурацким названием «Снеговик», засунула его в рот, запила обжигающим глотком и уставилась в окно.

Там мягкой крошкой начал сыпать снег – значит, потеплело. Телефон завибрировал. Славик, очевидно, караулил ее появление. Впору было испытать вину, вот только расслабленное сонное тело оказалось на нее не способно. Нюта щелкнула по всплывшему сообщению. Славик прислал ей фотографию бесконечной линии заката. Багровые волны расходились от горизонта к берегу, будто солнце – раскаленный камень, упавший в воду.

«Это были хорошие сутки?» – только и спросил он.

Сообщение в голове Нюты произнес его грустный и тихий голос, хотя ей не удавалось представить, что человек, наблюдающий такую немыслимую красоту – не на фото, а своими глазами, – может о чем-то грустить.

«Разные, – призналась она. – У меня появились приятели, и это из разряда веселого. Но мы вляпались в одну дурацкую ерунду. И вот это было не супервесело. Но обошлось».

«Надеюсь, ты в порядке».

Славик никогда так не говорил. Он бесился, кричал, возмущался и требовал обещаний, что она будет сидеть тихо, а не попадать в истории. Вкрадчивость и сдержанность – не его конек. Нюта отодвинула чашку и напечатала:

«Слав, ты сам-то в порядке там?»

Он молчал четырнадцать минут. Все это время Нюта обновляла страничку переписки, дважды переподключалась и написала еще пять сообщений. Получился шестистрочный текст, почти стихотворение из тех, что любили постить в запрещенных зимовьем социальных сетях.

«Слав, ты сам-то в порядке там?»

«Странно как-то и пишешь, и молчишь».

«Я скучаю, Слав».

«И это тоже странно».

«Потому что ты со мной, конечно».

«Даже если я сутки молчу».

Наконец он прислал ответ:

«Я пиздец как о тебе волнуюсь, так что я не нормально».