Движуха

Хотелось высказать эмоции и излить ощущения. Родной язык предлагает для этого достаточную палитру средств и инструментов. Однако некоторая недосказанность, звучавшая в диалоге со стороны Баскони, заставляла отвлекаться, думать, и тем ограничивала проявление филологического богатства и синтаксической изысканности.

Понятно, что всё пропало. Безысходно и непременно. Геморрой вечен. Потому что неизбежен. Но где-то как-то... не намеком даже, а чисто фактом присутствия... не на взгляд, но на запах, подозрительно похожий на сквозняк, проскакивает мечта. О "свете в конце туннеля". Причём и сам туннель, и даже вход в него - весьма умозрительны, только-только начинают осознаваться. А уж выход...

Первая перспектива - ж...па. Тотальная. По горизонту. От края до края.

Вторая: ты - там. В. Глубоко. С бесконечным и неотвратимым, как царствие божие, припевом: "Выхода нет, выхода нет".

И уже "третьей производной" - а вот как бы не...?

Басконя держал паузу. Суховерх зажевал эмоции и выражения. Попытался собраться с мыслями - ни одна не пришла. Но он же безмысленный, а не безмозглый - сделал необходимое, задал вопрос:

-- Ну?

-- Надо дать им жильё. Для постоя. Вне Владимира.

Ё!

Дык же ж! Вот оное самое!

Эврика! Итить её архимедить!

Вся забота - выкидышем! Ещё до "на свет появления".

Э... но...

-- Вне...? А... А где?

-- На моей земле. Которую я у тебя давеча сторговал.

-- Ап, - повторил боярин, внезапно осознав всю глубину диавольского замысла купчишки.

Не осознавая ещё сам замысел, но уже будучи уверенным в его дьяволизьме. Потому, что замысел - любой - от Сатаны. У ГБ - промысел. Единственный. И больше нам не надо - и так не отплеваться.

-- Херня! А я-то, было, старый дурак... Там же нет ничего! Они чё?! В шатрах посередь хмыжника встанут?!

-- Не-а. Я им хоромы поставлю.

И Басконя одарил посадника ласковой, открытой, слегка сочувственной улыбкой: в доме жить удобнее, это ж все знают!

-- Вот ты меня, господин посадник, спрашивал: зачем я людей баламучу, нанимаю лес валить, глину месить. Вот для этого. С Всеволжска-города уже караван идёт - везёт всякое надобное. Стекло там, вьюшки-черепички, доски-кирпичики. Землемеры походили, промеряли. Где там чего будет. Архи... архитекторы уже и усадьбы нарисовали. Будет вскорости место, куда всех таких... присягателей заселить можно. И тебе хорошо - покой в городе, и им лучше - до Боголюбова ближе.

-- Ага. Вона чего. Хоромы - тама. Озорники - в хоромах. Оно, конечно, всё едино, повылезут... С оттелева. До сюдова. И буза, само собой, как не быть... Но - тама. А тута - только брызгами. Хлебанём-нахлебаемся. Но куды как полегче. Не сравнить.

Оценив разницу ситуаций, когда чужаки с гонором вылазят, мечно и нагло, толпами, из всех щелей в городе, и угнетают бедных смиренных горожан, лишённых отеческой защиты его, доброго посадника Суховерха Сухоборовича, вынужденного терпеть великую честь присутствия полусотни славных и храбрых князей русских и их прихвостней, или же когда те же прихвостни и прихлебатели приходят в город по одному... А их можно и не пустить... По основательным причинам, конечно.

Посадник облегчённо выдохнул и важно сообщил решение:

-- Ну... эт дело хорошее. Дозволяю.

***

Чисто для точности. "Бедные смиренные горожане" - знаменитые уже и в имперской России владимирские плотники ("аргуны"). Через несколько лет (в РИ) эти "бедные" устроят беспорядки такой интенсивности, что Боголюбскому придётся посылать для их успокоения предпоследнего сына, Глеба. Где того и зарежут. После убийства самого Андрея, эти "мирные" разорят Боголюбово. И княжеский замок, и подворья живущих в городке, таких же как они, мастеров. Позже, когда Всеволод Большое Гнездо поймает своих "торцеватых" племянников и сунет в поруб, толпа горожан возьмёт тюрьму штурмом и ослепит пленников. Потом, правда, окажется, что только одного. А второй племянник после освобождения явится в Смоленск, к месту убиения святого князя Глеба на Смядыни. Где чудесно прозреет.

Вот что молитва истовая да святые князья-заступники делают! Даже и от "народа рускаго" защищают! Но не всех.

Это официальные версии. Я их уже...

Во всех этих эпизодах есть общее действующее лицо - "бедные смиренные горожане" Владимира-на-Клязьме. О возможных несчастиях которых и грустит Суховерх.

***

-- Спаси тя бог, господин Суховерх Сухоборович, за доброту, да за ласку, да к нуждишкам моим снисхождение. Однако ж есть в этом деле затыки. Мне-т без разницы. Построю я первую усадьбу до первого снега или до жатвы. Ну, приедут князья, ну, поживут у тебя в городе месяц-другой. Побезобразничают малость, поозоруют. Хотя, для порядка укрепления и благолепия процветания, лучше бы их и вовсе во Владимире не селить. Я так и намеревался. Но мешают всякие. Время, понимаешь, тянут, палки вставляют...

Суховерх помотал головой. Кажется, тема беседы из плохо понятных перспектив появления в городе толп князей с их слугами, разбойниками и охальниками, переходит в знакомое поле деятельности посадника: разбор ссор между купчишками, посадскими и прочими подлыми людьми.

-- Ну.

-- Вот.