Двое

– Ли никогда бы здесь не жила, – пренебрежительно комментирует он. Марк больше не завидует богатству Янссена, а презирает его. Все эти крутые, продуманные вещицы, все дорогие ткани и ровные очертания ничего не значат. Это не ее жизнь. Не мир Ли. Он больше не злится на нее, ему просто жаль. Жаль, что он поверил в ее предательство. Она женщина, радостно усаживающаяся на кошачью шерсть и между разбросанными кроссовками, чтобы есть спагетти болоньезе перед телевизором. – Ли никогда бы здесь не жила, – снова говорит он с большей уверенностью и оживленностью.

– Ли здесь и не жила, здесь жила Кэй, – железным тоном отвечает Янссен. Уверенность и оживленность Марка мгновенно улетучиваются. Янссен все таки ударил первым – то ли намеренно, то ли нет. Марк ощущает тяжесть внизу живота, давящую на сфинктер. Ему хочется спросить, где туалет, но он не доставит Янссену удовольствия, показав свою слабость. Он напрягается, расправляет плечи, выпрямляясь в полный рост, и игнорирует спазмы в животе.

– Так что ты хочешь сказать? Что она была только половиной одного человека со мной?

– Половиной человека с обоими нами. – Пожимает плечами Янссен, снова беря бутылку водки. Марка цепляет что-то, похожее на жалость. Он и сам много пил, но только по вечерам и, как правило, с Фионой. Ему нужно думать о мальчиках; сохранять хотя бы подобие собранности.

– Я выпью с тобой кофе, – говорит он. Янссен улавливает намек, отставляет водку и достает две чашки.

Пока он варит кофе, Марк продолжает слоняться по огромной квартире. На этот раз вместо того, чтобы отрицать факт ее проживания здесь, он выискивает ее вкус и влияние. Он ищет ее. Оглядывает книжные полки, проверяя, что она здесь читала, разглядывает картины на стенах, отмечая, на что она смотрела. В их доме висит несколько постеров в рамках из масс-маркета. С вдохновляющими или забавными надписями. Их выбирала Ли. Марк пытается вспомнить, что на них написано. В коридоре висит: «Не взрослей, это ловушка». В спальне: «Буду готова через пять минут!» Постер на кухне заявляет: «Готовь, танцуй, смейся, живи». В туалете первого этажа красуется только одно слово. «Дыши». Он никогда особо не задумывался о его значении. Теперь ему интересно, не был ли он самым важным. Она смотрела на него, оглядывая в зеркале свой макияж перед тем как выбежать за дверь, видела его, спеша домой пописать и преобразиться из Кэй обратно в Ли. Стены Янссена украшают постеры явно из эксклюзивных, лимитированных изданий. Есть и картины маслом, современные, огромные и несомненно дорогие, возможно, написанные на заказ. Неужели это выбирала Ли? Вот что ей бы хотелось повесить на стены, если бы они могли себе это позволить?

Он открывает дверь в их спальню. Задерживает дыхание, втягивает воздух ртом, потому что не хочет уловить ее запах, не здесь. Он оглядывает кровать. Она гигантская. Ему хочетя спросить у Даана, что ей нравилось в постели, этой женщине, на которой женился Даан, на которой женился Марк. Он все еще не верит, что это один и тот же человек. Ну, точнее, верит, но он не может этого до конца осознать. Он сглатывает вопрос, рвущийся наружу. Ответ может его убить.

Из спальни ведут три двери. Первая выходит в ванную. В прошлом году они переделали ванную у них дома. Выбрали новую серую с кремовым плитку, избавились от ванной, чтобы поставить душевую кабину побольше. Получилось довольно красиво. Надо признаться, на стекле душевой почти всегда остаются разводы и отпечатки. Повсюду разбросаны открытые тюбики, бутылки шампуня, гели для душа, зубная паста, разные лосьоны и примочки Ли, словно конфетти. Личные вещички вроде мази от бородавок, йодные таблетки, дезодоранты редко возвращаются в установленный для них шкафчик, они характеризуют их как пару – семью – далеко неидеальных, обычных людей. И все же она неплохая. Там можно поспешно принять душ по утрам, хотя лучше оставлять окно открытым, потому что несмотря на ремонт там все равно вечно витает слабый запах плесени.

Эта ванная с ней не сравнится. Конечно же, она сверкает, это ожидаемо, учитывая остальные части квартиры, но в ней можно оценить не только это. Эта ванная – святилище, она чувственная, элегантная. Здесь никто не моется впопыхах. Мозаичная плитка блестит. Медная ванна огромная, в ней с легкостью поместятся двое. Нигде не валяются бутылки или упаковки, только толстые свечи, идеально сложенные полотенца и красивые емкости, в которых, по предположению Марка, разлита пена для ванн – нет, не здесь, не пена – масла. В комнате пахнет чем-то древесным и темным. Имбирем или цитрусом. Он не видит ершика для туалета или бутылки с чистящим средством для унитазов. Он пытается представить, как она писает здесь, бреет ноги, снимает макияж. Не получается, потому что тут не хватает ее беспорядочного следа. И, может, неспособность представить ее это все же подарок.