Двое: я и моя тень (СИ)

А потом они разговаривали, много и ни о чём. Лизи зачем-то рассуждала про германские языки, рассказывала про то, как измазалась в чёрной смазке, когда на днях слетела цепь на велосипеде. Какая она была чумазая! Артур слушал и не сводил с неё взгляда. Шутил, в основном не очень смешно, но Лизи ради приличия и чтобы не огорчать соседа, смеялась.

Она вытянула ноги и сдула упавшую на лицо прядь волос. Ждать вызволения всё невыносимее. Время тянулось, и мир вокруг остановился, замкнувшись в четырёх гробовых досках. Когда даже жить стало тоскливо, Лизи покачала головой и задорно пропела:

«Ob-la-di, ob-la-da, life goes on, bra

La-la, how the life goes on

Ob-la-di, ob-la-da, life goes on, bra

La-la, how the life goes on*».

Артур слушал её и тихонько подпевал.

Легче не стало, и чтобы заглушить накатывающую волну ненависти к «гробам», Лизи запела новую песню, барабаня пальцами в такт:

«We all live in a yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine,

We all live in a yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine**»

И когда казалось, что они застряли в этой чёртовой коробке до конца столетия и Лизи уже была готова петь похабные песни, из-за дверей послышался мужской голос:

— Эй, певица, ты там как? Спасать тебя или ещё концерт дашь?

Лизи вскочила как ошпаренная и подпрыгнула, забарабанив по двери:

— Мы ту-у-ут! Спасите нас, а то мы сойдём с ума и останемся тут жить, мы очень голодные!

Артур поднялся вслед за ней, и Лизи на радостях чмокнула его в щёку.

— Нас пришли спасать! Ура!

Она вся светилась, её заряда хватило бы, наверное, на весь город, если бы жители Готэма собрались возле дома. Но все лучи энергии и безграничной радости достались Артуру.

— Я была рада с вами познакомиться, — засмеялась она и пожала Артуру руку. — Вы классный. Удачи вам на работе и в шутках.

Артур пожал плечами:

— Меня вчера уволили.

— Оу, — стушевалась Лизи. — Тогда удачи вам в поиске новой. И хорошего вечера!

В коридор вышла одна из соседок, и Лизи со всех ног понеслась к ней, подскакивая на ходу, как будто это не ей двадцать пять, а какой-то другой Лизи. А этой хохотушке сегодня снова тринадцать, и жизнь прекрасна.

— Марта-а-а! Прикинь, я в этой коробке застряла! Жесть!

***

А потом жизнь по какой-то только ей ведомой причине решила, что на большую удачу надо сыпануть унижение, страх. Долгие ночи, полные слёз.

В дверь постучали.

— Иду, Марта, иду! — крикнула Лизи и распахнула дверь.

Марта вот-вот должна была принести каталоги последних моделей велосипедов. Ужасно дорогих, и Лизи с Мартой предстояло хорошенько посидеть полночи, а то и всю напролёт, где, как и из чего собрать хороших двухколёсных коней, когда финансы поют не романсы, а похоронные гимны в дырявых карманах. Грело душу то, что вот-вот университет должен дать ответ, берут ли Лизи лаборантом при кафедре германских языков. Ну не сказка ли?

Но на пороге стоял он, будущий кошмар её долгих ночей, полных страха и слёз. Лизи даже спросить не успела, что ему надо. Джокер втолкнул её в квартиру и захлопнул дверь. Он словно сошёл с плакатов, развешенных по городу и кричащих о ненависти к богачам, к городу, к безликому обществу, продавшемуся за медный четвертак и «Макдональдс».

Джокер ухватил её за плечи и рывком притянул к себе.

Лизи дралась, отчаянно, как последний раз, царапалась и кусалась. Верещала, звала на помощь. А когда всё-таки кое-как отбилась, начала бросать в Джокера все вещи, попадавшиеся под руку. А он смеялся, хохотал, и когда ему надоела игра в кошки-мышки, он загнал её в угол, намотал длинные каштановые волосы на кулак и шарахнул головой об стену. Лизи вскрикнула, обмякла, и он подхватил её. Дальше всё было как в кошмарном сне. Джокер уложил Лизи на диван, задрал махровый халат и сорвал с неё трусики.

Она плакала, всё ещё пыталась вырываться, даже тогда, когда он уже был в ней. Он что-то рычал, лишь обрывки фраз врезались в память. «Ты получишь то, что заслужила», — билось набатом в висках. Тошно. Страшно. В нос ударил горький запах табака.

Потом он долго и много курил, а Лизи ревела в подушку, кусала её и выла, до сих пор не веря в происходящее. Когда она приподнялась и огляделась, силясь разглядеть что-либо сквозь солёную пелену, то увидела, что в дверях стоял кто-то. Какой-то мужик. Он стоял там, вывалив из штанов своё хозяйство, и наяривал, причмокивая и постанывая. Лизи сморщилась от омерзения. И Джокер, словно прочитав её мысли, взял со стола пистолет и направил на извращенца, и того сразу как ветром сдуло.

Лизи хотела что-то сказать, о чём-то спросить, силясь выдавить из себя хоть слово, но вместо этого закашлялась и захлебнулась слезами.

— Такова жизнь, — Джокер вдавил окурок в стол и повернулся к Лизи.

Он жеманно улыбнулся и потянулся к ней, распахивая полы халата и подтягивая Лизи к себе. Она закричала, и тяжёлая ладонь закрыла ей рот.

Когда страшный незваный гость наконец ушёл, Лизи доползла до телефона и не с первого раза набрала «девять один один».

— …меня изнасиловали… — рыдала она в трубку, плачась человеку на том конце провода.