Только спустя мгновение я поняла, что на арене уже не одна танцовщица. Их было одиннадцать, совершенно одинаковых, гибких и подвижных, которые двигались, подчиняясь странной и нежной мелодии. Вокруг них заиграли искрами полупрозрачные фонтаны, потом заклубился лёгкий туман, и к девушкам присоединились неизвестно откуда появившиеся юноши. Они образовали два круга, двигавшихся в разные стороны, а над ареной из скрещивающихся лучей образовался радужный шар, от которого вниз устремились разноцветные ленты. Танцоры подхватили эти ленты и их хороводы начали переплетаться между собой, всё больше завораживая притихшую публику.
Следя за отточенными и синхронными движениями танцовщиков, я со смущением подумала о том, как будет выглядеть после них наш одинокий Мангуст. Я посмотрела на него. Он сидел, скрестив руки на груди, и со спокойным вниманием наблюдал за танцем. Внезапно на его лице мелькнуло недовольство, потом он снисходительно усмехнулся, затем прищурился, явно заметив какое-то заинтересовавшее его па.
А танцовщики на арене уже кружились в танце, закручивая несколько маленьких золотистых водоворотов. Их прыжки становились всё более лёгкими и высокими, повороты и кружение — более быстрыми и изящными. Над ними такими же круговоротами завивались множество белых звездочек, лёгкими потоками воздуха выносившихся из начищенных ёмкостей необычных колон.
Потом большая часть танцоров отхлынула на края арены и в центре остались две пары, которые начали стремительно сбрасывать с себя костюмы, оставив лишь короны на головах.
В это время уже опустились сумерки, радужный шар наверху померк, и четыре луча высветили золотую площадку, на которой две пары исполняли чувственный и очень красивый танец, напоминавший одновременно балет и акробатический этюд.
С последним лучом солнца, скрывшегося за горами, умолкли голоса сирен, арфы и свирели. Померкли лучи, и на арене воцарился полумрак. В нависшей тишине что-то затрещало, и, спустя минуту, на трибунах вспыхнули ровные, спускающиеся сверху вниз ряды светильников-чаш.
Арена была пуста. Очарованные танцем зрители, наконец, ожили, и раздался невероятный шум. Они кричали, вопили, свистели, топали ногами, дамы вскакивали и картинно падали в обморок на руки своим кавалерам.
— Ну, как? — стараясь перекричать шум, обратилась я к Мангусту.
— Хорошо, — кивнул он. — Жаль, не записали. На открытии Нового Карфагена можно было б поставить что-нибудь этакое… Естественно, без обнажёнки.
Царь тем временем с мрачным видом взирал на беснующиеся толпы на трибунах. Особого восторга на его лице я не увидела. Наконец, он поднялся, и шум перекрыл глубокий звон гонга. Как ни странно, трибуны тут же погрузились в тишину, и обезумевшие от восторга зрители замерли, преданно глядя на своего царя.
— Вы выразили своё одобрение этим танцовщикам, и мы приняли это во внимание, — сообщил он. — Теперь, когда на Тэллос опускается ночь, пришла пора выступить её служителям.
Он снова сел, и как-то тоскливо посмотрел на темнеющий горизонт. Взглянув в ту сторону, я увидела в небе необычное лиловое сияние. Жутковатый пронзительный звук отвлёк меня, и я снова взглянула на арену. Словно древний рог, вызывавший врага на битву, этот звук пронзил нависшую над ареной темноту, а следом слева и справа застучали барабаны и в темноте зажглись оранжевые звёзды огней, которые мчались, сливаясь в яркие колёса, которые, в свою очередь, стремительно закружились по арене. Только спустя какое-то время я разглядела тёмные гибкие силуэты людей, бегущих по площадке с яркими факелами в руках.
По периметру арены вспыхнули дорожки света, прочерченные горящими в плошках огнями. Потом на самой арене неизвестно откуда возникли витые треножники, и в больших котлах наверху полыхнуло красное пламя. Теперь света было достаточно, чтоб разглядеть танцовщиков Тьмы. Надо сказать, они произвели на меня куда большее впечатление, чем изящные служители Света. Все они, мужчины и женщины, были высокими и мускулистыми, с длинными густыми волосами. Их смуглые тела, прикрытые только неким подобием набедренных повязок, блестели от масла и бронзовых блёсток, подчеркивая рельеф мышц. Их резкие и энергичные движения казались на первый взгляд слишком простыми и даже грубоватыми, но странно притягивали взгляд грацией и силой. Они кружились на месте, извивались и кувыркались, сплетались в клубки, проносившиеся по арене вихрем, снова распадались и закручивались в маленькие хороводы, но всегда только против часовой стрелки.
При общем ощущении хаоса на арене, в нём, тем не менее, усматривалась странная гармония, внутренняя слаженность этого подвижного живого механизма, который всё более и более начинал напоминать мне подвижную схему какого-то устройства. Бой барабанов и завывание рогов, гудение труб из какофонии сливалось в завораживающую сложную мелодию. Я снова покосилась на Мангуста и увидела, что он подался вперёд, его огромные глаза расширились, он с возбуждением и восторгом смотрел на то, что происходило на арене.