Двое. После

Здесь я бы могла сентиментально добавить, что каждый день, заходя с здание МГУ я чувствую себя… правильной. Это сейчас я понимаю, что долгое время не считала себя таковой — отчаянно сопротивлялась мысли о скрытом дефекте и продолжала в него верить. Ведь должна была быть причина, почему меня не любила собственная мать, почему от меня отвернулась Кристина и почему в Череповце не задалось с учебой. Но теперь, когда я каждый день хожу в один из лучших вузов страны вместе с другими студентами, где меня хвалят преподаватели, и где никто, казалось, не замечает, что со мной что-то не так, я стала ощущать себя на своем месте. Я не глупая, не конченная. У меня есть друзья, работа, через пару лет будет диплом о высшем образовании и есть существо, которое любит меня больше всех на свете. Банди.

Всего этого я не говорю Булату, чтобы он лишний раз не подивился моей болтливой наивности. Просто добавляю:

— Спасибо тебе за то, что дал мне такую возможность.

Булат продолжает сверлить меня глазами, будто не замечая, что в этот момент официант расставляет по столу заказанную им минералку, сок и кофе. В горле зреет ком. Я что, собираюсь расплакаться? Глупости. 

— Я видела Камиля «Холмах», — говорю, пожалуй, чересчур весело. Про визит Фиделя молчу — ни за что не смогу произнести его имя вслух.

— Он мне говорил, — невозмутимо отвечает Булат. Вот так просто признает, что они обсуждали меня. — Он часто туда заезжает. Дружен с владельцем.

— А ты? — хватаюсь за возможность узнать о нем что-то новое, и заодно подтвердить или опровергнуть слова Иры о его доле «Холмах».

— Мы с Леонидом вместе открывали эту гостиницу. Я продал свою долю через два года.

— А почему?

— Мне сложно делить решения. Предпочитаю работать один.

Я киваю. Это я понимаю. Булат уверенный в себе и бескомпромиссный. Он любит решать все сам.

Из ресторана мы выходим, когда окончательно стемнело. Мне нравится эта густая вечерняя синева — она таит в себе ожидание и рождает волнительное покалывание в животе. Булат берет меня под локоть, когда мы спускаемся по ступеням, и я намеренно замедляю шаг, будто и правда могу упасть. С ним я невольно начинаю кокетничать, чего почти никогда не делала с Антоном.

— Они здесь очень вкусно готовят. Я дома иногда делаю ризотто с грибами — у меня получается не так вкусно.

— Хозяин итальянец. С ними сложно соревноваться.

Булат помогает мне сесть в машину, обходит капот. Несмотря на то, что салоне тепло, меня начинает знобить. Не от холода, а от неизвестности и волнения. Что дальше? Он отвезет меня домой?

Булат опускается в водительское кресло и смотрит на меня: глаза — губы — шея —грудь. Сердце поднимается в горлу, бешено пульсирует, мешает нормально дышать.

— Отвезти тебя домой? — он спрашивает это очень негромко, его тон низкий, вибрирующий.

Я не хочу домой, но все равно киваю. Сказать «нет» не могу — это признание собственной слабости. Я не хочу решать. Хочу, чтобы он решил за меня. 

Булат тянет ремень безопасности, щелкает карабином. Протестующая беспомощность затопляет меня: он все решил. Везет меня домой. Я складываю ладони на коленях и смотрю перед собой. Нет повода расстраиваться. Я понятия не имела, что увижу его сегодня, а Булат сводил меня на ужин. Почему рядом с ним я становлюсь такой ненасытной и перестаю ценить, то что имею?

Внезапно его запаха становится больше. Тепло кофейного дыхания касается моих волос, плечо Булата задевает мое. Я перестаю дышать, и лишь заслышав знакомый шорох понимаю — забыла пристегнуть ремень. 

— Я задумалась… — шепчу объяснение.

Он совсем близко. Татуированная шея над белым воротником, темная щетина, стильно выстриженные виски. Его ладонь гладит мою грудь, следует все тот же щелчок. Кровь приливает к щекам, в животе за мгновение становится горячо.

Я даже не успеваю понять, когда наши губы встречаются — может быть, это даже я первой к нему потянулась. Меня снова трясет, из груди вырываются несвязные звуки. Я задыхаюсь под напором его рта, сжимаю обеими ладонями шею, ерзаю бедрами на сиденье. В висках снова стучит: это оно, оно.

Булат отпускает меня, возвращается в кресло, и через секунду машина трогается с места. Грудь горит от нехватки кислорода, и мне приходится стыдливо свести широко расставленные колени. 

Мое дыхание приходит в норму, лишь когда мы выезжаем на Садовое кольцо. Я украдкой смотрю на Булата — по нему и не скажешь, что мы только что целовались: выглядит собранным и спокойным, разве что волосы немного растрепаны. 

Мы минуем один светофор, доезжаем до следующего. Я отворачиваюсь к окну и кусаю губу, чтобы подавить восторженный трепет. Поворот в сторону моего дома мы уже проехали.

22