Двое среди руин

      Второй темой, стало молчание об утерянных близких. Я не спрашивал ее о прошлом, не желая теребить слишком свежие воспоминания, того же придерживалась Ната. Мы исключили все упоминания о прошлом… Может быть, что зря. Но я не хотел думать о своей семье, как о мертвых. А присутствие девушки в подвале - пусть и случайное! - каким-то образом наложилось на саму память. Глядя на Нату, я представлял себе другую женщину… Возможно, это глупо, но, иногда, просто очень хотел подойти и приласкать девушку. Так, как я это делал дома…

      Постепенно все входило в привычное русло. Мы вставали - вначале я, потом Ната. Последним, потягиваясь и позевывая, поднимался Угар. Умывались, завтракали - и отправлялись на прогулку, которая представляла собой ежедневный сбор топлива, обязательный для нас с Натой, и натаскивание воды - для меня. Щенок при этом исполнял роль наблюдателя: он взбирался на любой ближайший холм и с важным сосредоточенным видом обозревал окрестности, выискивая взглядом - или нюхом! - возможного противника... Но, ни вороны, налет которых мог оказаться неожиданным и очень опасным, ни переродившиеся крысы-трупоеды, не тревожили наше уединение. Казалось, все эти жуткие создания остались далеко позади - в Провале, и на той стороне реки.

      Ната не стала мне в тягость. Ни капли, не походя на женщин, которые могли бы жеманничать, или, пользуясь своей слабостью, уклоняться от тяжелой работы, она сама находила ее и выполняла, насколько хватало сил и умения. Наш быт облегчился, благодаря тому, что теперь им занимались не две, а четыре руки. Впрочем, нельзя сказать, что не приносил пользу щенок: он нес караульную службу, храбро бросаясь на любые шорохи.

      С момента как я его принес в подвал, прошло уже довольно долго времени. Впрочем, я мог и ошибаться в подсчетах - продолжительность дня явно увеличилась, и, даже не пользуясь часами, я мог утверждать это с полной на то уверенностью. Выходило, что весь мой календарь летел в одно место… А с ним - и все представления о сезоне и временах года.

      Как бы там не было, Угар обещал со временем вырасти в большого и грозного пса, способного на гораздо большее, чем расправиться с любой из серых тварей, едва не загрызших его самого в хранилище. Если уж при своих, нынешних размерах у него это получалось - что говорить о будущем? Мы так и не выяснили, к какому виду отнести ту бурую тварь, которую мне пришлось вытаскивать из подвала. Она не походила на обычных крыс - пусть и гигантских! - отличаясь и цветом шерсти, и всей внешностью. Я, со своей стороны, все больше склонялся к мысли, что подобному перерождению подверглись все животные, которые уцелели во время Катастрофы. Пока никого из прежних, более привычных обитателей не попадалось - что служило лишним тому подтверждением… И, кто знает, какие еще сюрпризы нам предстоит увидеть в дальнейшем!

      Одного мы не знали - есть ли у нас вот это, самое… Дальнейшее. Мы, вообще ничего не знали - и это было единственным, что омрачало наше существование. Ложась спать, вечером, после ежедневных забот, всегда смутно ожидали чего-то страшного… И может быть, поэтому, я не загадывал на будущее. Его могло просто не быть…

      Когда небо заволакивало хмурыми, темными тучами, и начинал надуваться мокрой взвесью холодный ветер севера, мы спешили укрыться в подвале. Шла очередная неделя весны - если верить моим надписям на стене. Ната подсчет на острове не вела. Она была настолько ошеломлена случившимся, что совсем не представляла, что можно еще что-то делать, кроме самого необходимого.

      Видя, как споро и ловко она хозяйничает в нашем складе-жилище, я не мог нарадоваться на такую помощницу… И, глядя на нее, поражался - у нее не имелось и следа от того, что испытал я сам. А ведь я был так близок к помешательству, и тому, чтобы превратиться в чудовище. Но Наты - я очень на то надеялся! - это не коснулось никоим образом.

      Примерно два раза в неделю у нас назначался банный день. Я приносил воду, Ната ее нагревала в ведрах на очаге. А потом мы развлекались тем, что разыгрывали, кому мыться первым. Несколько раз после себя мыли и пса, но он сильно подрос, и теперь удержать его в бочке стало трудновато. Зато ему нравилось, когда Ната его вычесывала. Он мог сидеть возле нее и блаженствовать часами, да еще не давал ей отойти по своим делам, хватая за ноги или руку крепчайшими зубами - продолжай, мол!

      Несколько раз удостоился такой чести и я. И млел при этом, не хуже собаки… Руки девушки, нежные и умелые, приводили в порядок мои, сильно отросшие волосы, заплетали их в косичку, или, когда у нее хватало настроения, во что-то неописуемое. Ната смеялась и говорила, что никогда не представляла себя парикмахером, а вот пришлось! Она порывалась меня остричь, но отсутствие ножниц и мое нежелание не позволяли ей совершить задуманное. А мне нравилось походить на дикаря, кроме того, волосы грели лучше любой шапки, если подмораживало.