Двое среди руин

Мы переночевали возле остатков туши. Всю ночь я поддерживал костер — огонь отпугнет любого зверя, а они вполне могли появиться на запах крови и мяса. Пес самым бессовестным образом спал на земле, раскинув лапы, и так сопел, что мы с Натой не могли заснуть. Кончилось тем, что она перебралась ко мне, под накидку, вместе со своим одеялом. Я обнял ее, укрыл и вздохнул — она была совсем рядом… и так далеко, словно на иной планете. Я не мог теперь даже помыслить о насилии над ней. Но как же трудно терпеть… Эта девочка — ведь по возрасту она совсем молоденькая девушка! — годилась мне в дочери. Но менее всего, я хотел бы, что она ею была, прежде всего, видя в ней только женщину, которой так желал обладать.

Она успокоилась, лежа подле меня, и вскоре заснула. А я смотрел на красноватые угольки костра и старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее покой. То, к чему я так стремился, чего так хотел — исполнилось. Я нашел еще одну живую душу, родственную, не одичавшую в этих нечеловеческих условиях. Часто представлял себе — какой она окажется, эта встреча… А все вышло совсем не так, как я себе придумал. Не множество людей, спешащих на помощь, не подготовленный и организованный отряд спасателей — напротив. Так сложилось, что это я стал для нее спасителем, выведя девушку их пределов нижнего, еще более сурового, чем мой, мира. И мог ли после этого обмануть, уже ее, надежды?

— Ты не спишь?

От неожиданности я вздрогнул.

— Нет…

— Почему? Тебе надо отдохнуть — нам так далеко возвращаться назад.

— Ничего. Я мало сплю с некоторых пор. Наверное, свежий воздух тому причиной. Раньше, до того… ну, в общем, тогда, мог проваляться в кровати долго. Я же сова.

— А я — жаворонок. Но тоже — раньше. А теперь могу спать в любое время — или не спать — если нужно.

— Это хорошо. А теперь спи, еще рано вставать.

Она закуталась поплотнее и негромко произнесла:

— Холодает… Словно зима опять возвращается.

— Не должно бы…

— Почему? Теперь все возможно, даже две зимы сразу, разве не так?

Я неопределенно пожал плечами. Возразить что-либо на ее слова не мог, но согласиться с ними… лучше не надо. Ничего хорошего возвращение сильных холодов нам принести не могло. Скорее даже наоборот…

— А я любила зиму…

Она поджала под себя ноги, усевшись, как индийский йог, и принялась расчесывать Угара, тоже проснувшегося и перебравшегося к нам поближе, и положившего голову на лапы.

— Мы играли в снежки, катались на санках… Папа водил нас на каток, где я здорово расшибла себе в первый раз нос. Все испугались, стали искать врача, а он только смеялся и говорил, что до свадьбы заживет… Зажило. Только свадьбы так и не было.

— Ната…

Она, глядя перед собой, как бы отмахнулась ладонью:

— Все в порядке, Дар. Все в полном порядке… Извини, что вспомнила. Ты не переживай больше за меня, не стоит. Я сильная девушка. Просто иногда так хочется вновь почувствовать себя маленькой. И я на самом деле любила зиму.

— А теперь?

— Теперь? Не знаю… нет, наверное. Теперь она для меня стала совсем не такой, как была раньше. Холодно, мрачно, тоскливо… и одиноко. А ты?

— Я всегда любил тепло.

Угар опять засопел, повернулся во сне на бок, вытянув лапы еще дальше… Он явно переживал сегодняшний день — лапы подергивались, пес даже стал поскуливать от избытка чувств. Мех собаки согревал, хотя и лез в лицо курчавыми волосками, отчего вся кожа начала сильно чесаться.

— Повернись. Я тоже от него чешусь, если долго с ним играю. Как ты думаешь, мы когда-нибудь еще увидим звезды?

— Да. Непременно. Ты заметила, что с каждым днем небо как будто становится выше? Может быть, в один прекрасный день мы проснемся, а этой бурой кучи облаков больше нет!

— Скорее бы, — Ната мечтательно потянулась, потревожив Угара. — Так хочется увидеть настоящее солнце, а не эту пародию…

— Мы и сейчас его видим. Просто сквозь облака оно не так ярко сияет, как раньше.

— Да я понимаю… Только кажется, что оно не наше. Чужое, совсем не такое теплое и ласковое. Будто чей-то глаз все время смотрит и смотрит на нас с тобой, и никуда от него не спрятаться.

Я поморщился — сравнение, выбранное Натой, приходило и мне в голову, отчего порой бросал взгляды вверх, хотя и старался не зацикливаться на этой мысли.

Стало чуть светлее. Угар потянулся, зевнул и, стряхнув меня со своего бока, сделал попытку подняться. Ната, разомлевшая от тепла, сытости и спокойствия, хотела его остановить, но я ей помешал:

— Пусть идет. Может, ему в кусты надо.

— Лишь бы не уходил далеко. С ним спокойнее. Но если что — ты ведь тоже почувствуешь, правда?

— Правда.

Она некоторое время молчала, а потом спросила, делая паузы в словах: — Дар… А ты, больше ничего не ощутил в себе, кроме этой способности чувствовать опасность?

— Не бойся, Ната. Нет, я ничего не ощутил. Я такой же, как был раньше. Может, более решительный, чем прежде.

— Ты был нерешительным?

— Иногда да. Когда не знал, прав я или нет. Если следовало совершать какие-то действия сразу и без раздумий.

Она хмыкнула:

— Так ведь это не нерешительность, а совсем иное!

— Что же это, по-твоему?