Двое в каюте

И Олег отстал. «Пусть перегорит», - думал он.

Как-то перед ужином в каюту к офицерам постучался горизонтальный наводчик.

- Разрешите узнать, товарищ старший лейтенант, - обратился он к Белову, - как насчет моей просьбы?

- Все в порядке, Рогов, - ответил командир. - Отпуск вам разрешен. Значит, в Арзамас? - спросил он тотчас повеселевшего матроса.

- Так точно, товарищ старший лейтенант.- Улыбка засияла на лице Рогова. - Большое спасибо вам.

- Соскучились но дому?

- Я-то что. Жена вот… Полтора года ведь прошло…

Как только захлопнулась за матросом дверь, лежавший лицом к переборке Солодухин шумно повернулся и с горькой усмешкой процедил:

- А меня жена не желает видеть!..

- Что за ерунду несешь! - оборвал было Олег, но когда увидел хмурое лицо его, участливо спросил: -

Зачем ты, Вадим, таишь от меня? Разве тебе легче от этого?

То ли забота друга тронула, то ли боль в сердце стала нестерпимой - на этот раз Вадим заговорил:

- Зря, брат, размечтались мы: новоселье не состоится. Не хочет она ехать в наш городишко. Ей, видишь ли, и в Питере, у папы с мамой хорошо. А может, еще с кем-нибудь… Ну, я такое написал ей - задумается, небось!..

- Эх, ты, Отелло!.. Куда ж она денется, твоя Дездемона?

Олег не ожидал, что эти его шутливые слова вызовут у Вадима сверхбуйную реакцию. Солодухин вскочил с койки, раскрыл рот и несколько секунд пытался, дрожа и краснея, сказать что-то резкое. Найдя нужные слова, выпалил:

- Ты брось это… разыгрывать! Не дитя я тебе!..

Белов растерянно глядел на друга: что он, с ума спятил? Разве был в тех словах хоть малейший намек на разыгрывание?

- Ты, я вижу, с придурью, - как можно спокойней произнес Олег. - И дура будет твоя жена, если приедет… Настоящий Отелло!..

И вышел из каюты.

2

Дни потекли обычной чередой - в делах и заботах. Белов по настроению Солодухина видел, что сердце ею не отошло и отношения с женой вряд ли улучшились, но разговора с ним не заводил, пока сам штурман однажды не начал:

- Будто врагами стали. Недавно сгоряча вернул ей первое ее письмо. На чистой страничке, видишь, написал: «Ты, вероятно, очень жалеешь об этом?» О клятвах своих в верности мне, понимаешь? А она оторвала эту половинку с моей припиской и, гляди, что кричит!

Вадим подал маленький листок, исписанный простым карандашом. Почерк крупный, женский.

- «Ты стал злой и колючий, - читал Олег.- Видно, хорошей жизни у нас с тобой не выйдет. Пока нас ничто не связывает, надо разойтись. Обоим будет легче. Еще раз говорю: я к тебе не поеду никогда. И в письмах твоих не нуждаюсь. Оставь меня в покое. Счастье свое я сама найду. И какая я только бестолочь - раньше не увидела в тебе всей этой отвратительной мелочности, грубости!»

Белов понял: глубокий разлад назрел в семейной жизни штурмана. Он вдруг представил себя на его месте. Заныло сердце… Ведь любит же! Как так не договориться, не понять друг друга, рассориться из-за какой-то ерунды, все разрушить, искалечить? Ему стало жаль Вадима, словно произошло это с ним самим.

- Почти два года вместе… - горестно вздохнул Солодухин. - Уж было ли это?.. И началось-то с пустяка. Написал, что не могу приехать на ее день рождения. Ну, не мог! - сказал он с силой, будто жена была тут же, в каюте. Затем устало добавил: - А дальше - и пошло, и пошло… Черт знает что!..

- Вон как, оказывается… Раскапризничалась… - сказал Белов, становясь на сторону друга. Ох, и написал бы он письмо этой Галине! Нет, не злое. Зачем? Он спросил бы ее - знает ли она, что такое жизнь моряка на боевом корабле, представляет ли штормовые походы, студеное зимнее море, трудные вахты в глухие ночи? Гордиться должна перед подругами, перед родней своей, что муж - моряк, офицер флота… Ишь, подвиг какой - давай разведемся!.. Легко что-то относитесь к жизни, товарищ Галя!.. «А ты, Тось, смотри у меня, не задури тоже! Ваш брат на все способен», - мысленно погрозил Олег своей любви, которая озорно и мило глядела на него со снимка над столом, как бы невзначай обернувшись через плечо.

Вадим отвлек его от этой беседы:

- Может, молчать, не писать пока? Спохватится, одумается…

Олег понимал, что трудно Вадиму побороть свои невеселые думы. Будет писать жене или не будет - смута на сердце вряд ли скоро пройдет. Надо бы чем-нибудь помочь другу, сказать какие-то убедительные слова, а слов тех, как на зло, не было…

Дня через три после этого разговора, укладываясь спать, штурман сообщил Олегу: