Двое в каюте

- Взять вон нашего секретаря. Был комсомольцем - теперь член партии. А сколько вырастил комсомол видных работников, больших военачальников - генералов, адмиралов! На комсомольцев молодежь смотрит как на пример для себя в труде, в службе, в жизни. А вы, Масликов, своим проступком, пренебрежением к товарищам опозорили себя, комсомольскую организацию и еще не хотите искренне раскаяться перед своими же друзьями. Уж не думаете ли, что они разговаривают сегодня с вами просто так, из любви поучать? Они добра вам желают, хотят, чтобы вы не разрушали семью, исправились.

Завьялов повернулся в полоборота, посмотрел на члена бюро Александра Кудряшова, сидевшего в президиуме, и кивнул головой в его сторону:

- Вот Кудряшов, наверное, вспоминает, как однажды его поведение так же строго обсуждалось комсомольцами. Да и все вы вряд ли это забыли. Может, не стоило говорить об этом - давно дело-то было, но уж к слову пришлось. Хорошо прочувствовал он тогда критику товарищей - человеком стал. Теперь все мы гордимся им - прекрасный товарищ. Не зря мы доверили ему быть одним из наших вожаков… А от Масликова сегодня мы ждем искренних слов, признания и осуждения своих ошибок.

Масликов давно уже сидел выпрямившись и слушал внимательно. Как только старший лейтенант опустился на банку, он поднялся с места и, волнуясь, произнес:

- Больше такого… похожего со мной никогда не будет! Все изменю, выправлю. Даю вам слово… - запнулся и дрожащими губами закончил: - слово комсомольца.

- Давно бы так! - Радость за товарища прозвучала в голосе Константина Олехова. - Но взыскание все же получишь, - пообещал он.

Да, взыскание Масликов получил: собрание объявило ему строгий выговор. Но он остался комсомольцем. Это значило - товарищи верили его слову, верили в свою силу - силу коллектива, который может, должен исправить его. Поднимая руки при голосовании за это решение, участники собрания с хорошей надеждой думали: время покажет, хватит ли у Павла Масликова твердости, найдется ли сила воли, чтобы стать на верную дорогу и не сбиваться с нее.

* * *

После собрания Щеглов направился на верхнюю палубу. Ему хотелось перед сном подышать свежим воздухом.

На переборке увидел объявление. На большом листе корабельный художник матрос Зайченко синей тушью крупно вывел: «Лекция о культуре поведения советского молодого человека». Лейтенант похвалил: «Молодец. Уже успел вывесить».

На рейде было тихо. Но нельзя сказать, что такой же штиль жил и в думах секретаря. На собрании, слушая выступления комсомольцев, он придирчиво оглядывался на проделанное комсомольской организацией, и в душе зародилось недовольство самим собой. Ему сейчас хотелось выяснить, что же главное надо учесть на будущее. И он нашел это. «Чтоб не было, - наставлял он себя, - ни одного комсомольца, затерявшегося в общей массе, забытого, обойденного вниманием, чтобы каждый новичок уже с первых дней видел заботу о себе, чувствовал, что рядом с ним, бок о бок - его товарищи - чуткие, но строгие, требовательные. И еще: не надо проходить мимо желания комсомольцев иметь поручение, попробовать на любимом деле свои силы. Следует прививать интерес к общественной работе, заботиться о росте каждого комсомольца, уметь задеть заветную струнку в душе, пробудить горячее стремление учиться, совершенствоваться».

Щеглов не заметил, как к нему на полубак подошел Константин Олехов.

- Мне, вчера не удалось спросить, понравился ли наш вечер о родном крае, - тихо сказал он.

Лейтенант понял, почему Олехов заговорил о вечере: он просто не хотел возвращаться к проступку Масликова.

- Очень хороший вечер, - искренне ответил лейтенант.

- Ребята то же говорят.

И оба умолкли.

«Кажется, и теперь еще люблю», - вспомнились Щеглову слова Олехова, когда он пояснял, что за татуировка у него на руке. «А уж такого, - подумал сейчас лейтенант, - и подавно стоит любить… Вот кому, - вдруг ухватился он за догадку, - надо поручить написать ответ Вере Масликовой. Уж он-то найдет душевные слова». Щеглов хотел было сказать об этом Олехову, но увидел, что тот пристально глядит куда-то вдаль к горизонту, где ширится алая полоска чистого неба, и не решился обрывать его думы…

ДВОЕ В КАЮТЕ 1

Штурман пришелся по душе Олегу Белову с первого дня, как только поселился в его каюте. Вадим Солодухин шутками и песнями внес в жизнь Олега веселую нотку, которой не хватало задумчивому корабельному артиллеристу.

Офицеры сдружились по-настоящему. С дружбой пришло и откровение. Олег узнал от Вадима, что он оставил в Ленинграде жену, красивую, молодую, и что любит ее нежно и трепетно. Он много говорил о своей Галине - вспоминал первое знакомство, свидания и расставания, читал ее письма…

Жена Вадима заканчивала медицинский институт. Он уже хлопотал о квартире в базе и так образно расписывал Олегу будущее новоселье, что оба верили: оно состоится, и скоро.

Но вот в один из обычных, ничем не приметных дней штурман помрачнел. Все попытки Олега выяснить причину такой перемены потерпели неудачу.

- Лучше отстань, Олег! - кидал неприветливо Солодухин.