Читаем Двое в лодке полностью

Двое в лодке

С огромным трудом я отлепил голову от вонючего днища лодки, крутя по сторонам затекшей шеей.

– Ты видишь звезды? – хрипло прошептала Марина.

Она лежала, вытянувшись по струнке, словно часовой, и взгляд девушки был устремлен в небо.

Я поднял голову. Никаких гребаных звезд там не было.

– Нет. Наверное, через час, – предположил я, с трудом ворочая опухшим языком. Говорить становилось все труднее и труднее.

Марина засмеялась старческо-скрипучим смехом.

– Ты дурак, Витя. Смотри, сколько их. Раз, два, три… все небо в звездочках. Я могу… могу считать их всю ночь и то не пересчитаю. Правда?

– Правда, – согласился я, понимая, что спорить с ней бессмысленно. – Однажды я прочитал замечательное стихотворение.

Она ничего не ответила.

– Кажется, оно написано про нас… Хочешь, я прочту тебе его?

– Давай, – равнодушно отозвалась Марина.

Мне стало обидно, но я решил не показывать своих чувств. Откашлявшись, я начал:

– Из края, где меня не ждут,В места, где суждено сгореть,Я завтра навсегда уйдуИскать свою подругу – смерть.Она костлява, что ж с того,Она жадна, но мне плевать.Зато смогу я ей отдатьТо, что не грело никого.Я перед ней сумею спеть,Мне вскоре надо замолчать.Она позволит… Ей и мнеНа свете нечего терять.Затем река ушедших летНас к берегу свезет тому,Где счастья и несчастья нет,Где свет вовек не сменит тьму[1].

После этого несколько минут никто из нас не проронил ни слова.

Солнце нехотя скрылось за горизонтом.

– Мы умираем, Витя? – чуть слышно спросила Марина.

Я обдумывал ее слова.

Наверное, она права.

Но прежде чем я открыл рот, она задала очередной вопрос:

– Пока я… я еще жива. Скажи. Ты ведь убил. Своих родителей. Мой папа. Был прав?

– Убил, – подтвердил я. – Они не пускали меня к тебе. Разве это справедливо? Только едва ли я что-то помню. Мою память искромсали, как ножницами. На меня будто волна накатила. Понимаешь?

Превозмогая боль в онемевших конечностях, я перегнулся через борт, окунув руку в море. Нагретые за день волны равнодушно лизнули мою обожженную кожу.

– Моего папу. И Ваню. Ты тоже убил?

Я наморщил лоб.

Почему женщины такие упрямые? Упрямые и глупые?

«Ну же? – спросила выжидающе тварь. – Тебе вопрос задан, парень».

– Витя?

Я промычал что-то невразумительное.

– Я ведь знаю, – едва слышно сказала она. – Что ты. Убил их. Я слышала.

Я вздохнул.

– Ты зверь, Витя. О боже…

Я начал медленно подниматься на ноги.

– Не я начал все это, – цедя каждое слово, промолвил я. – Я отвез тебя посмотреть звездопад. А твой старый урод взял пистолет и приехал с твоим братом, чтобы сдать меня в милицию.

Марина хрипло усмехнулась, и я с удивлением оглянулся.

Передо мной сидел Петр Сергеевич. С выколотым глазом и распоротой шеей, он сидел на лавке и курил, как будто все шло своим чередом.

– Каково чувствовать себя убийцей, тряпка? – булькая, прошептал он. С каждым произнесенным словом из дырки на его шее выплескивалась морская вода. – Каково это?

– Уйди, – забормотал я, словно щит, выставив перед ним руки. – Тебя нет.

– Прикинь, мое тело обнаружили только через три дня. А вот моего Ивана вообще не нашли. Чудеса, правда? – ухмыльнулся труп. Он затянулся, и струйки дыма стали просачиваться сквозь рваную дыру на бледной шее. – Хотя мы были в одном месте… Меня хоронили всем поселком. Даже боевой салют у могилы устроили.

– Уйди, – с тупым упрямством повторил я.

– Не убивай мою дочь, – вдруг сказал Петр Сергеевич. – Ей осталось совсем немного. Сделай все, чтобы она выжила.

Я закричал, закричал так громко, что у меня сдавило виски.

И когда я снова посмотрел, отца Марины там не было.

(не убивай мою дочь)

Что нес этот мухомор?

«Я люблю ее. Как я могу убить Марину?!»

Я склонился над ней.

– Мариша. Мариша, посмотри на меня, мое солнышко, – забормотал я.

Она не двигалась. Грудь девушки тоже была неподвижной.

Я зачерпнул воды и плеснул ей на лицо.

– Марина! – крикнул я, цепенея.