Двое в лодке

Они решили нести раненую женщину вместе с матрацем. Арам взялся за него у изголовья, Рябинова и Большая Маша – у ног.

Фельдшерица наклонилась и вдруг увидела труп женщины, лежащий под кроватью, у самого окна.

– У вас там тело! – крикнула Маша, отпуская свой конец матраца.

– Она уже мертвая, – успокоила ее Рябинова. – Мы с вами все поедем.

Арам обернулся и тоже увидел труп.

– Женщины, что тут происходит? – Водитель не дождался объяснений.

Жгучее желание побыстрее свалить отсюда снова заставило его энергично схватиться за края матраца у головы пациентки.

– Слушайте, хватит стоять, понесли, да!

Только они оторвали матрац от кровати, как резкие хлопки автоматов и тугие разрывы дробовиков, донесшиеся со стороны кухни, заставили их бросить раненую женщину на место и присесть от испуга.

Карпатова застонала. После встряски кровь из ее раны стала вытекать еще сильнее.

Дочь прильнула к матери.

– Потерпи, пожалуйста, – прошептала она ей на ухо и сорвалась с места.

Калека не слушала предостерегающих криков Рябиновой и выбежала из палаты под грохот выстрелов.

Мужики не сомневались в том, что им надо пойти и проверить, что в кухне, на складе, как дверь, заблокированная стеллажами и ведущая на задний двор. На месте она или нет?

Шума никакого, только чавканье на продуктовом складе. Выходит, психи не торопятся разбирать баррикаду. Да незачем им, могут в окно деру дать. Решетку-то они втроем вынесут запросто, не напрягаясь.

– Жаль, гранат нет, – сказал Макаров. – Если бы кто предупредил, так я прихватил бы.

Вестовой зло поддразнил его:

– Если бы у бабушки были…

– Если быстро атакуем, то деваться им будет особо некуда, – проговорил Ковальски.

Иртышный решительно взмахнул топором и заговорил громко и четко:

– Эй! Вы слышите меня? Мы не можем позволить вам убивать!

– Слышим, – лающе ответил ему кто-то.

Все остальные психи, судя по звукам, продолжали насыщаться.

– Я должен закончить лечение! Это побочный эффект нового препарата. Вы поправитесь!

Наступила пауза, а потом послышались тихие шаги. Из продуктового склада на кухню медленно вышел душитель Баров, убирая с лица кровавые разводы рукавом больничной рубахи.

Мужики вскинули оружие и уставились на него.

– Вы не представляете, что это за голод. – Зубы, резко прибавившие в размерах, мешали ему нормально говорить.

Словам приходилось пробивать себе путь, вырываться из самой глотки и резкими импульсами достигать ушей собеседника. Речь психа получалась лающей, какой-то дикой.

– Вам нужно вернуться в палату, – сказал доктор.

Он молча сделал шаг по направлению к раздаче, которая служила единственным барьером между взбесившимися пациентами и борцами за порядок.

– Стой! – заорал Ковальски.

Иртышный вытянул вперед руку и остановился.

– Мне уже легче, я могу говорить. Мои челюсти растут. Я чувствую это, – заявил Баров.

Между ними было не менее пятнадцати метров. Иртышный не мог видеть глаз Барова, но тот был обычным. Да-да, просто человек. Никаких особых изменений. Разве что скулы чуть увеличились, но не более. В остальном он был совершенно нормален, даже говорил связно в отличие от Коленьки, чья травма головы была крайне тяжелой.

– Так чем же, по-вашему, мы больны, доктор?

Диалог продолжался на фоне рычания и чавканья собратьев Барова, перемалывающих человеческую плоть. Вот тут, совсем рядом, прямо за стенкой.

– Вы инфицированы неисследованной бактерией.

– И кто это устроил, можно узнать? Не вы ли? – Мутант сделал маленький шажок вперед. – Знаете, мне довольно приятно осознавать, что раны на моем теле заживают так быстро, будто это всего лишь укусы мелких насекомых.

– Вы испытываете боль?

– Да, с болью все в порядке, – пролаял Максим. – Вы ведь оценили, как я разорвал ремень одной рукой и придушил ту добродушную старушку. Разве так сможет обычный человек? Я и до заточения на силу не жаловался, а сейчас просто великолепен, доктор.

Высоты раздачи было достаточно для того, чтобы скрыть олигофрена Петю, медленно ползущего по полу сразу за плитой. Душитель сделал несколько шагов вперед, чтобы люди отошли подальше и не могли знать об опасности, приближающейся к ним.

– Видите, у вас осталось желание убивать. Как же вы собираетесь существовать в обществе?

– Я не виноват. Голод заставил меня, Аркадий Петрович. Ведь поужинать нам вы так и не принесли.

Обращение к Иртышному по имени-отчеству в столь напряженный момент прозвучало неестественно, как-то слишком уж ласково. Тот не обратил на это никакого внимания, а зря. Сейчас ты «Аркадий Петрович», а через минуту зубы вежливого человекоподобного существа вырвут тебе глотку.

– Вот и я вам говорю. – Психиатр опустил ружье и сделал шаг навстречу людоеду. – Надо пройти курс лечения. Не исключено, что я смогу вернуть вас к нормальной жизни. Неужели это не имеет никакого значения?

– У меня было слишком много боли, – заявил Максим и покачал головой. – Знаете, доктор, мне скоро пятьдесят, плохие легкие, сердце, артрит, язва желудка. Я ведь развалина, доктор, точнее, был таким. А вы посмотрите на меня теперь! – Шахтер вдруг согнул руки в локтях.