– Да уж, – сказал Антон скорее Нике, чем ее соседке, которая явно не могла его слышать. – Шаннку тогда минут за двадцать в целом городе вычислил. И потом, когда мы ее у бабки своровали. Через весь лес к нужному дому вышел, как будто его за руку тащили. Да и вообще… Он называл это
– Ну, и где вы там оба есть? – снова раздался громкий голос Любови Петровны. – То торопятся незнамо как, то не дозовешься. Щи стынут!
Переглянувшись, одинаково измученные и сонные, они покорно двинулись на зов и уселись друг напротив друга за маленький квадратный стол без скатерти.
Ника вяло ковыряла ложкой прозрачные ломтики вареной капусты. Погрузиться в мысли о собственной незавидной доле мешало отчаянное желание пойти к себе домой, забраться под одеяло и провести там пару суток, не меньше. Антон сидел напротив с постным видом и тоже помешивал ложкой в тарелке. Запах щей, казалось, пропитал здесь все. Одежду и волосы точно.
Чтобы хоть немного продрать глаза, Ника раскрыла зеленую тетрадь, которую дала соседка.
На линованной бумаге теснились строки, выведенные угловатым ученическим почерком. Никиным.
– «Я знаю его с той стороны, где рвано», – прочла она вслух в перерывах между шумным прихлебыванием Князева, который все-таки принялся за суп. – «Он знает, куда выйти, чтоб не вернуться…» Хм.
И вдруг зажмурилась, затараторила с чужим, подхваченным где-то выражением. Как если бы сотню раз слышала песню и копировала врезавшиеся в память интонации певца.
Замолчала, чтобы перевести дыхание. Любовь Петровна замерла у плиты с полотенцем в руках. Задумчиво качала головой и отчего-то вдруг напомнила Нике ее собственную давно умершую бабушку.
Князев продолжал невозмутимо уплетать щи.
– Я знаю его с той стороны, где больно, когда сил уже нет: хватит, стоп, не надо… – почти прошептала Ника, понимая, что просто не сможет остановиться, пока не дойдет до последней строчки. – Я знаю ровно столько, сколько позволено, чтоб безнаказанно быть с ним рядом.
Сердце колотилось, как бешеное. Чертовы стихи. В самую душу влезли и все там перевернули… а ведь никогда поэзию не любила.
Игни… Игни, где ты? Как ты? Что с тобой сейчас?
– Любовь Петровна, я хочу… – начала Ника, еще не зная, о чем собирается спросить.
А соседка уже отвечала:
– Она сама тебе диктовала. Во сне. И кстати, можешь тоже называть меня Наставник.
Ромодановский вокзал
– Наверное, мы что-то пропустили, – должно быть, в десятый раз повторил Антон и пнул подвернувшийся камушек. – Давай начнем сначала.
– Я устала, – простонала Ника. – У меня ноги болят. Может быть, ее вообще здесь нет…
– Где ей еще быть-то? Кладбище тут одно, – резонно заметил беспощадный Князев. Делать нечего – пришлось тащится к первой аллее и снова пялиться на каждый памятник.
После разговора с соседкой Ника была уверена, что сразу отыщет нужную могилу. Невидимая сила возьмет ее за руку и приведет, куда надо. Но эта самая сила то ли спала, то ли отсутствовала, то ли просто не понимала, что от нее требуется.
Вот и пришлось выкручиваться самостоятельно. Усопших с красивыми именами здесь оказалось предостаточно. С редкими – тоже. Изабелла, Муза, Стефания… Обнаружилась даже Афиногения.
Становиться Афиногенией Нике не улыбалось. Ей вообще разонравилась идея кем-то становиться. Отчаянно хотелось спать и домой.
Зато Князев прямо-таки пылал энтузиазмом.
– Алина? – предлагал он с таким видом, будто торговал картошкой на рынке. – Ядвига, хм? А вот, смотри, еще одна Вероника. Вы даже чем-то похожи.
– Тьфу на тебя, – вяло отреагировала Ника, едва скользнув взглядом по фотографии женщины с простым крестьянским лицом.
– Смотри, здесь еще тропинка. Кажется, в прошлый раз мы ее не заметили.
Ника считала, что они прошли по десятку подобных тропок, и ни на одной ее ничего не привлекло, но раз ему
Пришлось идти и проверять.
А ведь и правда, в этой части кладбища они еще не были. Иначе Ника наверняка запомнила бы неприметную оградку с маленьким крестом. Фото ребенка…
У Ники что-то всколыхнулось внутри. Накатила беспричинная тоска, и завертелось в голове: нет никакого смысла, все мы там будем…
Зачем вообще что-то делать, если в конечном счете каждый поступок, каждый нелегкий выбор, да что там – даже счастье, сведутся к периметру такой вот ограды? И кто-то другой будет ходить мимо. Совершать поступки, делать выборы, быть счастливым – до собственного итога.