Двоедушник

А все, что останется от предыдущих, – маленькое овальное фото и выбитая на табличке дата с такой же странной дробью, как на этой. Даже непонятно, что означает.

– Чего ты там зависла? – Антон заметил наконец, что Ника не идет следом, и вернулся. Проследил направление ее взгляда, кивнул понимающе:

– О тщете всего сущего задумалась?

Послал же Бог экстрасенса.

– Я тоже часто думал. Раньше, когда Игни еще был… Прости, – тут же добавил он, правильно истолковав внезапный блеск в ее глазах. – Думал, жить незачем. Но ведь зачем-то я выжил. Значит, во мне есть смысл, которого я пока что не знаю. В каждом из нас. Может быть, мой смысл в том, чтобы спасать Шанну. Или в том, чтобы… Черт, я понимаю, что это звучит мелко, но что, если особого смысла нет? И в нашей жизни никогда не случится чего-то особенного. Такого, чтобы сказать: да, именно для этого я и живу… Надо просто просыпаться по утрам. Готовить еду. Спускаться в метро. Читать книги, узнавать последние новости. Стареть… и быть с кем-то рядом, потому что тогда не так страшно.

– Скажи, ты ее любишь? – очень серьезно спросила Ника. От его ответа зависело то, как она решит для себя вопрос о собственном существовании.

– Не знаю, – пожал плечами Антон. – Может, просто привык, что она всегда рядом. Может быть, что-то другое… Но я не могу бросить ее в беде. И еще хочу начать жить заново. Говорить то, что думаю. Делать то, что нравится. И с тем, с кем нравится. Я должен сказать ей это… Если сразу не пошлет, конечно, а то и огрести можно, у Шаннки рука тяжелая, – прибавил он совсем уже несерьезно.

– Я тоже много чего не успела сказать Игни.

– Мы оба не успели.

Ника порывисто развернулась и уткнулась лицом Антону в грудь, обхватив его за талию. Он обнял ее вздрагивающие плечи и покорно ждал, пока налетевшая буря исчерпает себя и унесется прочь. А Ника плакала не сдерживаясь, всхлипывая и подвывая.

Ее жизнь наводнилась новыми смыслами.

– Давай проверим там, – предложил Антон, когда Ника затихла и осталась стоять, не решаясь первой разомкнуть объятия.

– Да, д-давай…

В самом дальнем углу, усыпанный сухими ветками и палыми листьями, виднелся еще один памятник. Простенькая гранитная плита без фотографии. Урна с гравием – очень знакомым гравием. Ни фамилии, ни дат – только имя, выбитое простым и строгим шрифтом: Арсеника Аристархова.

– Это она, – хриплым от волнения голосом произнесла Ника.

– Похоже на то, – согласился Антон. – Ника – Арсеника. Даже привыкать не придется…

И Ника вдруг поняла, почему мама так упорно именовала ее Верой. Созвучие не нравилось. Хотя вряд ли нужно было винить в этом именно дочь. Называла бы сразу Олей – и никаких проблем.

– Что дальше?

Вопрос Антона вернул ее к проблеме сегодняшнего дня.

Ожидания снова не совпали с реальностью. Правда, Ника сама точно не знала, чего ждала. Как это вообще происходит… у взрослых людей?

И спросить не у кого.

– М-м… – Она походила вокруг могилы из стороны в сторону. Отважно сунула руку в урну, захватила в пригоршню гадких камней, которые дома всегда вызывали необъяснимое омерзение.

Сквозь пальцы обратно в урну заструился мелкий песок.

– Похоже, имя не сработало, – произнесла она неуверенно.

– Может, срок годности истек?

– Смешно.

Ника в очередной раз обошла памятник.

– Я здесь, я пришла, – сказала она, чувствуя себя при этом невероятно глупо. Нащупала в кармане свернутую трубочкой тетрадь со стихами. Раскрыла на случайной странице, зашептала. При Князеве застеснялась декламировать громче: – «Твое имя – в многоточиях, в чьих-то строчках – вместе с прочими. Между мною, тобой и ночью – жирный прочерк».

Обернувшись, переглянулась с Антоном, который смотрел в тетрадь из-за ее спины и тоже читал.

Продолжили вместе: «Даже если тебе захочется наши “позже” сменить на “срочно”, между мною, тобой и ночью – выстрел. В точку».

Помолчали немного. Делили мысли на двоих. По-прежнему ничего не происходило.

– «Сердце – автоматной очередью», – снова заговорила Ника.

– «Ты – нарочно, а я – нарочито…» – подхватил Антон.

– «Но между мною, тобой и ночью: «Ты же хочешь?» – закончила она своим обычным голосом, без интонаций поэта-самоучки. – Надо же… Как будто про меня написано.

– Ты просто слышишь то, что хочешь слышать. На этом строится вся ваша девчачья поэзия. Я и сам так могу. Ща, погоди… – Он нахмурил лоб и зашевелил губами. Тоже, что ли, решил сымпровизировать пару четверостиший?

– Взял и все испортил! – притворно рассердилась Ника. Шлепнула ему по плечу тетрадью, но потом, словно одумавшись, прижала ее к груди и нежно погладила обложку. – Не обижайся, моя хорошая. Просто кто-то здесь ничегошеньки не смыслит в поэзии.

Стало ясно, что ждать больше нечего. Гипотетическая вторая Никина душа не поднимется над своим последним приютом белесым облачком и не станет вселяться в новое тело, как в ужастиках, втягиваясь через рот и уши. Попросту говоря, Ника не чувствовала ничего необычного.

– Ладно, пошли отсюда, – сказала она, когда окончательно уверилась, что и не почувствует. – Не сработало.