Когда я впервые поехала с Никитой в детский дом для малышей из группы риска, маленький Павлик показался мне очень несчастным. Оно и понятно: какое тут может быть счастье, если ребёнок не только остался без родителей, но и такого опекуна, чтобы домашнее воспитание обеспечил, для него не нашлось. Практически всё время, пока мы были с Павликом, он ничего не говорил, не играл – просто сидел у Никиты на руках, обхватив его за шею. Когда я предложила, мол, давайте, чем-нибудь интересным займёмся – например, почитаем сказку или втроём в прятки поиграем, – Никита только покачал головой. Проходил он это уже. В обычные дни малыш наверняка вёл себя как-то иначе, как и положено маленьким детям. Но в дни свиданий с отцом он просто прилипал к Никите и ничего больше не хотел. Я очень боялась, что прощание превратится в истерику, но Никита твёрдо сказал сыну, что скоро приедет опять, и ребёнок покорно пошёл с нянечкой обратно в свой корпус.
Пока мы несколько месяцев делали ремонт в нашей будущей коммуне – что-то своими руками, но больше, конечно, командовали бригадой строителей, – Никита разрывался на два фронта. Ему нужно было и здесь держать руку на пульсе, и постоянно отлучаться в город, чтобы отслеживать, как проходит оформление документов на опекунство над Павликом. Никита не терял надежды когда-нибудь отсудить себе право воспитывать сына самостоятельно. Но теперь он уже жил не в собственной квартире, а в обществе двух десятков кикимор, и о том, чтобы забрать Павлика к себе, ему пришлось забыть. По крайней мере, до тех пор, пока Никита не покинет коммуну. А делать это он в ближайшее время не собирался, как известно.
Никите пришлось уламывать брата. Не то чтобы это заняло много времени – Филипп Корышев и вправду был парень слишком податливый и безотказный, – но нервов Никита потратил много. Одно хорошо: всё оказалось не напрасно.
Через полгода Павлик стал совсем другим – обыкновенным счастливым ребёнком. Теперь, когда Филипп привозил мальчика в коммуну, первым делом из машины извлекалась огромная сетка с игрушками, и после этого несколько часов вообще не было проблем, чем занять ребёнка. Нет-нет, Павлик со своим добром не сидел тихо в уголке. Сначала всё своё богатство он показывал отцу, подробно рассказывая, как именно нужно играть с этим паровозом или что можно собрать из этой кучи деталей от конструктора. А потом он последовательно обходил всех нас, и каждому показывал игрушки и учил в них играть.
Мальчишка оказался симпатичный и улыбчивый. Он был очень похож на Никиту, только почему-то кудрявый. Конечно же, все его полюбили, особенно девчонки, которые норовили его потискать и чем-нибудь побаловать. Собственных детей почти ни у кого не было, и поиграть с таким забавным пупсом хотелось всем.
Вероника поначалу сторонилась Павлика. Она, конечно, здоровалась с ним, отвечала на вопросы и выслушивала его обстоятельные, иногда малопонятные монологи, но обычно старалась исчезнуть куда-нибудь. Мы с Никитой решили, что чужой ребёнок вызывает у неё болезненные воспоминания. Вероника когда-то убила своего маленького сына, и то, что она сделала это неосознанно, в безумии срыва, нисколько не притупляло её боль и чувство вины. В последнее время мы заметили, что всё изменилось. Вероника уже не чуралась Павлика и охотно общалась с ним, даже какие-то сказки в лицах изображала.
– Лада, ты как насчёт пелёнок, распашонок, молочных смесей и всего такого? – спросил вдруг Эрик.
Я только глазами захлопала.
– Ты же знаешь, что никак, – буркнула я. – К чему вопрос?
– К тому, что Ирина в любой момент может оказаться в коконе. На время её кокона за малышкой нужен будет постоянный уход. Ира волнуется из-за этого всё больше и больше. Нужны, по крайней мере, двое, которые сумеют справиться и подстраховать друг друга.
– А, понятно. Ну, сама становиться няней я не решусь, тем более, что я постоянно занята то на кухне, то в изоляторе. Но если мне расскажут, что надо делать с ребёнком, я легко и охотно научу этому хоть двоих, хоть четверых.
– Не умеешь сам – учи других? – улыбнулся Эрик, вставая из-за стола. – Ну, хоть так. Я знал, что на тебя всегда можно положиться.
– Конечно, ты знал, что на мне всегда можно выехать.
– Не преувеличивай, – Эрик, проходя мимо, погладил меня по голове, как ребёнка, и вышел.
– Ты стала ворчуньей, – заметил Филипп.
– Да, мне говорили. Я уже работаю над собой и постараюсь исправиться, – я поспешила поскорее уйти от этой скользкой темы. – Как твои дела?
– В порядке, – младший Корышев пожал плечами.
Я взглянула за окно, где Павлик с пластиковой клюшкой наперевес гонял по кругу Веронику, а та делала вид, что боится-боится.
– Странный у них какой-то хоккей, – заметила я.
Филипп обернулся, посмотрел и равнодушно махнул рукой:
– Нормально. Мальчишка должен бегать и баловаться.
– Ты справляешься?
– С Павликом няня отлично справляется. Я с ним мало времени провожу.
– Разве ты часто уезжаешь?