Двоедушница

Бо сглотнула пересохшим горлом. Даже если Ника все выдумала, ее остановившийся взгляд, пальцы, ласкающие то, что осталось от стены сгоревшего дома, и изменившийся голос выглядели убедительней любого телешоу про экстрасенсов.

– Пела… – повторила Ника и вдруг не своим, низким, грудным голосом вывела мотив колыбельной. В ее глазах стояли непролитые слезы. – Положила сюда… – Обе ладони крест-накрест на груди. – Чтобы согреть. Одеяло подоткнула справа, слева, как гнездо. Обняла… и она затихла. А внизу словно ходит кто-то. Там давно никто не живет, первый этаж год назад расселили. Но я слышала. Тук. Тук-тук. Тук. А потом мы уснули. Дочка сжала в кулачке мои волосы. Чтобы я не ушла…

Ника обернулась к Бо, но смотрела сквозь нее и медленно наматывала на палец светлую прядь.

– Я проснулась от того, что одеяло на нас загорелось. Я сбросила его на пол и оттолкнула ногой. Подбежала к окну… Всего лишь первый этаж, мы могли спастись! Но на окнах были решетки. Я кричала… Мы обе кричали… Малышка не выпускала мои волосы. Вцепилась крепко-крепко! Я пыталась оторвать от себя ее ручки, но она визжала и тянула все больнее… я ругала ее, ругала, а потом…

Ника снова запела без слов, а Бо смотрела и смотрела на рисунок на стене. Ощетинившиеся остриями копья – решетки. Птицы. Яйцо… Разглядев эти новые смыслы, она испуганно зажала ладонью рот.

– Потолок обвалился, – договорила Ника уже своим обычным голосом. – Давай уйдем отсюда, пока я не пошла туда, к ней. Она все еще в комнате.

Бо не пришлось уговаривать дважды. Убедившись, что Ника не отстает, она рванула прочь от обугленных развалин.

Дом на Нестерова, тридцать пять оказался совсем рядом. Буквально пара десятков шагов – и прямо по курсу замаячил покосившийся заборчик. Само здание – двухэтажный деревянный барак, один из последних себе подобных на обрастающей новостройками улице, – не представляло бы особого интереса: сыростью пованивает и еще каким-то компотом; задернутые шторы, голоса, звяканье посуды, внутренний дворик завален снегом, к единственному подъезду в левом крыле протоптана узкая тропинка – если бы не надписи. Строчки выстроились на его дощатых стенах ровно, будто на разлинованном листе школьной тетради. Крупные печатные буквы начинались под самой крышей и заканчивались у фундамента.

Девушки замерли, одинаково щурясь в попытке разобрать слова.

– «Ум тесен, чтобы овладеть собой же», – медленно озвучивала Бо. – «Где же находится то свое, чего он не вмещает?»

– «Ужели вне его, а не в нем самом?» – вторила Ника. – «Каким же образом он не вмещает этого? Великое изумление все это вызывает во мне…» «Исповедь» Аврелия Августина, ничего себе! Мы изучали его на философии. Это та часть, в которой говорится о памяти.

Бо увиденное казалось бредом, но она еще не до конца отошла от недавнего бреда самой Ники, поэтому ответила с запозданием:

– Зря мы сюда пришли. Психушка какая-то. Разве нормальный человек может вот так свой дом разукрасить?

Ника покачала головой и коснулась стены кончиками пальцев.

– Не думаю, что это дело рук жильцов. Похоже на работу художника… Ты только погляди, как красиво! – Бо старательно «поглядела». Если это искусство, то у нее оно не вызывало ничего, кроме изумления. – Он похож на старинный комод под кружевной салфеткой, моя бабушка вязала такие крючком. К тому же, память – это все, что ему осталось.

– Э-э…

– Дому, – коротко пояснила Ника и шагнула в темное нутро подъезда.

Внутри тускло светила единственная лампочка. Пересчитав скрипучие ступени, Бо нагнала Нику, когда та уже давила на кнопку звонка возле двери ближайшей квартиры.

– Да?.. – отозвалась дверь сонным женским голосом. Бо отступила на пару шагов, ожидая, что хозяйка откроет, но никто не спешил выходить навстречу незваным гостям.

– Простите, пожалуйста! Мы ищем одного человека! – Никиной решимости можно было позавидовать.

– Его тут нет, – непререкаемо отозвался тот же голос после недолгой паузы.

– Может быть, вы видели кого-нибудь незнакомого? Нам нужен парень по имени Антон. Мы точно знаем, что он где-то здесь.

– Этажом выше спросите, в третьей. – Дверь все-таки приоткрылась, явив их взорам заспанную женщину в линялом халате. – Там с тех пор как Всеволод Михайлович, царствие ему небесное, упокоился, бог знает что творится. Всю жизнь бобылем прожил, а после смерти вдруг внучка образовалась. Ну и где ж ты раньше-то пропадала, спрашивается? Дед – художник. Талантище. А человек-то какой был… и вдруг эта Лерка-аферистка. Картины его на Покровской продает, в квартире антиквариата – как в музее… Наверное, ничего уже не осталось, все ее дружки растащили.

– Спасибо, – кивнула Ника и отошла. Бо замешкалась под подозрительным взглядом женщины, которая смотрела на обеих девушек так, словно прикидывала, не осложнить ли им жизнь внезапной встречей с нарядом полиции.

– А что… – Натянутая улыбка Бо должна была выражать дружелюбие. – У вас там снаружи за Аврелий Августин?

– Так это… Кружева памяти!

Дверь захлопнулась, оставив на лестничной клетке запах котлет и стирального порошка.