Двоедушница

– Спасибо, – сказал я запоздало. Правда, выглядело это как благодарность стене, потому что я лежал, повернувшись к ней лицом и упираясь коленями. Игни сидел на краю кровати. Я лопатками чувствовал, что он там. – А теперь проваливай.

– Сам проваливай, мне до уровня триста опыта осталось.

И сидит, не шевелится. Вот же, выучил на свою голову…

– Дев, послушай. Тебе не надо бояться. Пока я здесь, с тобой ничего не случится. Никто не причинит тебе вреда. Даже ты сам.

Этой темой он умножил мое и так неслабое ощущение лузерства в разы. Если б он мог видеть мое лицо, то не стал бы договаривать. Но он не видел и договорил:

– Я хочу, чтобы ты был, Дев. Просто будь.

– Что, самый благородный, да? – не выдержал я. Толкнул его в спину, вскочил и неизвестно зачем сжал кулаки. – Спасаешь жизни? Защищаешь слабых? Ты не сможешь постоянно стоять за моей спиной, Игни! Ты вообще не представляешь себе мою жизнь! Это здесь, в своей комнате, я – бог! – При попытке повысить голос в горле начинало щипать, поэтому я просто шептал, вкладывая всю свою ярость в интонацию, хотя уже чувствовал, как покалывает глаза и прорывается плаксивыми нотками позорная девчачья истерика. – Но стоит мне выйти на улицу, как бог превращается в кусок дерьма, прилипший к подошве одного из тех, кто боксировал мной за гаражами. И тут, понимаешь ли, какая штука: вроде и дерьмо не виновато в том, что в него наступили, но и наступивший сделал это ненарочно. И никуда им друг от друга не деться, потому что один из них – быдло, а второй – гегемон, правящий класс, верхушка общества. Местечковая, конечно, верхушка, но все же не дутый виртуальный эльф, ферштейн? – И по глазам понял, что ни черта он не ферштейн, да я особо на это и не надеялся.

Это был мой нервный срыв, и Игни, как умел, пытался с ним справиться.

– Ты не дерьмо, – изрек он с видом праведника. Такой же смиренный, кроткий и напрочь оторванный от реальности. – Ты очень умный. Самый умный из всех, кого я знаю.

Можно подумать, ему было с кем сравнивать.

– Запишись в кружок радиоэлектроники, а потом ступай за гаражи и ложись на землю – таким же станешь.

Мой сарказм остался незамеченным.

– Я могу научить тебя защищаться.

– Как? – снова разразился я гневным шепотом. – Покажешь пару приемчиков? Думаешь, это решит проблему? Я не могу ударить человека, Игни. Никогда не смогу. В следующий раз они меня убьют.

Это признание меня опустошило. Высосало последнее, на чем я держался – браваду о бегстве в центр и образе жизни хикки, надежду на то, что Игни спасет меня снова. Я один. Никто мне не поможет. Выхода нет.

Я отошел к окну и уставился на темные окна серо-спальной пятиэтажки напротив. На машины под шапками снега и тусклые шары фонарей. Нестерпимо захотелось весны.

– Я ошибся, – произнес его голос за моей спиной, – ты все-таки дерьмо.

Я сжал зубы так сильно, что скулы свело. Каждое его слово оставалось внутри уродливой вмятиной.

– Дерьмо и слабак. Зря я вытащил тебя из петли. Ты все равно не выживешь. Ты сдохнешь, Дев.

Он подошел вплотную, заставив меня прижаться к подоконнику.

– Они в бешенстве оттого, что я вмешался, но отвечать придется тебе. Будет больно и долго. Ты прочувствуешь каждую сломанную кость, каждый удар, каждый ожог, каждый порез. Все решат, что ты пропал без вести. То, что от тебя останется, найдут ближе к лету. Твоя мать не придет на похороны, потому что на опознании у нее случится сердечный приступ. Но до этого ты будешь шляться вокруг собственного трупа, таращась на него белыми глазами, и рыдать от жалости к себе. И тогда я приду за тобой. Я сделаю с тобой то, что ты видел на свалке, – ты же видел ритуал? Ты видел. Потому что не отвернулся, когда я об этом попросил.

Если он пытался спровоцировать меня на драку, то просчитался. Картинка подсмотренного той ночью снова встала перед глазами, и меня вывернуло прямо на подоконник. Ноги подкосились, я сполз вниз и прижался плечом к горячей батарее, но это не помогло. Согреться не удавалось. Перед глазами мельтешили разноцветные точки.

– Запомни, Девлинский: свою жизнь нужно продавать задорого, – шептал Игни в самое мое ухо. – Думаешь, мне легко? Думаешь, я не отдал бы все на свете за то, чтобы оказаться на твоем месте? За твой дом, твою маму, которая готовит тебе завтраки и будит в школу… За то, чтобы видеть дневной свет! Это жизнь. Ты просто не понимаешь.

Голос Игни сорвался. А я понимал, я конечно же его понимал: ему, наверное, в сотню раз хуже, но убивать-то будут меня.

– Представь, что ты каждую ночь идешь на встречу с такими вот ребятами. – От того, что он щекотал дыханием мою шею, по спине пробегали мурашки. – Только мертвыми. И выбора нет. Ты должен. И дерешься насмерть – свою или их. Третьего не дано. Каждую ночь, Девлинский. Каждую ночь.