Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича

– Да разве еще не знаешь? Филарет Никитич преставился… как есть на Покров!

Князь перекрестился.

– Да нешто отец тебе не сказывал?

– Батюшка в огневице лежит, – тихо ответил Теряев.

– Да что ты? А я его вчера видел. Духом он смятен был что-то, а так здоров.

– Меня он увидел, – сказал князь, – и, видно, испугался. Вскрикнул, замахал руками и упал… и сейчас без памяти лежит.

– Ишь притча какая! – задумчиво сказал боярин. – Надо быть, попритчилось ему. Не ждал тебя… Да и кто ждать мог?.. – прибавил он. – Диву даешься, что добрался ты жив. Чай, трудно было?

– Трудно, – ответил князь, – спасибо, что при мне человек был, что раньше к нам пробрался, а то бы не дойти. Сначала больше все на животе ползли; днем снегом засыплемся и лежим.

– Холодно?

– В снегу-то? Нет. Прижмемся друг к дружке и лежим, что в берлоге… Ночь придет – опять ползем. Однажды на ляхов набрели. Двое их было… пришлось убрать их. А так ничего. Волки только: учуют нас и идут следом, а мы мечами отбиваемся… Опять, слава Господу, мороз спал, а то бы замерзнуть можно. До Можайска добрели, а там коней купили и прямо уже прискакали…

– Ну и ну! Однако что же это я? – спохватился вдруг Шереметев, взглядывая на часы. – С тобой и утреннюю пропустил! Ну, да царь простит. Идем скорее!

Царь сидел в своей деловой палате. Возле него стояли уже вернувшиеся Салтыковы, а также князь Черкасский, воеводы с приказов и Стрешнев, когда вошел Шереметев и сказал о приходе молодого князя Теряева из-под Смоленска. Все взволновались, услышав такую весть.

– Веди, веди его спешно! – воскликнул Михаил Федорович, теряя обычное спокойствие. – Где он?

– Тут, государь!

Шереметев раскрыл дверь и впустил Михаила.

Князь упал пред царем на колени.

– Жалую к руке тебя, – сказал ему царь, – вставай и говори, что делает боярин Михайло Борисович!

Теряев поцеловал царскую руку и тихо ответил:

– Просим помощи! Без нее все погибнем. Я шел сюда, почитай, месяц и, может, все уже померли!

Царь вздрогнул.

– Как? Разве так худо? Мало войска, казны, запаса?

– Ляхи стеснили очень. Сначала наш верх был, потом их… – и князь подробно рассказал все положение дел.

Царь Михаил поник головою, потом закрыл лицо руками и тяжко вздыхал, слушая рассказы о бедствиях своего войска.

– На гибель вместо победы, на поношение вместо славы! – с горечью проговорил он.

– Воевода Михаил Борисович и Артемий Васильевич много раз смерти искали как простые ратники, – сказал Теряев, – для твоей службы, государь, они животов не жалели!

– Чужих! – с усмешкой сказал Борис Салтыков. – Знаю я гордеца этого!

– Чего тут! – с гневом вставил Черкасский. – Просто нас Владиславу Шеин предал. Недаром он крест польскому королю целовал.

– Что говоришь, князь? – с укором сказал Шереметев.

– И очень просто, – в голос ответили Салтыковы, и их глаза сверкнули злобою.

Шереметев тотчас замолчал.

Государь поднял голову и спросил Теряева:

– Как же ты, молодец, до нас дошел, ежели кругом вас ляхи? Расскажи!

Теряев начал рассказ о своем походе, стараясь говорить короче, и от этого еще ярче выделились его безумная отвага и опасности трудного пути.

Лицо царя просветлело.

– Чем награжу тебя, удалый? – ласково сказал он. – Ну, будь ты мне кравчим!.. Да вот! Носи это от меня! – и царь, сняв со своего пальца перстень, подал князю.

Тот стал на колено и поцеловал его руку.

– Теперь иди! – сказал царь. – Завтра ответ надумаем и тебе скажем. Да стой! Чай, нахолодился ты в пути своем. Боярин! – обратился он к Стрешневу. – Выдай ему шубу с моего плеча!

Князь снова опустился на колени и поцеловал царскую руку.

Салтыковы с завистью смотрели на молодого князя.

– Ну, – сказал Шереметев, идя за ним следом, – теперь надо тебе на поклон к царице съездить.

– К ней-то зачем? – удивился Теряев.

– Тсс! – остановил его боярин. – В ней теперь вся сила.

Спустя час князь стоял пред игуменьей Ксенией и та ласково расспрашивала его о бедствиях под Смоленском. Слушая рассказ князя, она набожно крестилась и приговаривала:

– Вот тебе и смоленский воевода Михайло Борисович… полякам прямит, своих на убой ведет.

– Не изменник, матушка, боярин Шеин! – пылко произнес князь.

Ксения строго взглянула на него и сухо сказала:

– Молоденек ты еще, князь, судить дела государевы!

Только к вечеру вернулся Михаил домой и прямо прошел в опочивальню отца. Тот лежал без памяти, недвижный как труп. Подле него сидела жена. Увидев сына, она быстро встала и прижала его к груди. Пережитые волнения потрясли молодого князя. Он обнял мать и глухо зарыдал.

– Полно, сынок, полно, – нежно заговорила княгиня, – встанет наш государь-батюшка, поправится! Ты бы, сокол, наверх вошел, на Олюшку поглядел и на внука моего! Не плачь, дитятко!

Она гладила сына по голове, целовала его в лоб и в то же время не знала, какая рана сочится в сердце ее сына, какое горе надрывает его грудь стоном.

Михаил отправился и, чтобы скрыть свое горе, сказал:

– Матушка, пойди и ты со мною! На что тебе здесь быть? Здесь наш Дурад.

Княгиня вспыхнула при его словах.