Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича

– Так! Слушай, Федор Иванович: буде царь тебя спросит, говори – Иосафа. Муж благочестивый и богоугодный!

– Слушаю, государыня!

– Еще сейчас гонцов пошли: двух к Салтыковым, одного – к старице Евникии. Измучились они в опале.

– Слушаю, государыня!

– Грамоты готовь милостивые. Царь в утро руку приложит. А ты изготовь сейчас и ко мне перешли.

– Слушаю, государыня!

XIV Последние дни

Мертвая тишина царила в русском стане под Смоленском. Была темная морозная ночь. Шеин в своей ставке не спал. В валяных сапогах, в тяжелой шубе и меховой шапке сидел он в своей ставке, сжав голову руками. Что делать? Господи, что делать!

Ссоры в лагере росли, начальники враждовали друг с другом; ратники умирали от голода, холода и болезней, а никакой надежды на помощь не было. Оставалось просить о мире: пусть выпустят только!

Шеин протянул руку к кружке с водою, подле которой лежал ломоть хлеба, и хотел залить внутренний пожар, но вода оказалась замерзшею.

«Что у ратников?» – подумал он, и невольно в его мыслях прошли все дни его удач и неудач под Смоленском.

Он мысленно проверял свои распоряжения, вспоминал советы своих товарищей и чем больше думал, тем сильнее бледнело его лицо. Холодный пот выступил на его лбу, и в то же время он распахнул шубу.

«Есть вина моя! – с ужасом решил он в сердце. – Медлителен был я и робок. Прав князь Семен Васильевич: до прихода короля Смоленск взяли бы, но теперь… – И, думая о второй части похода, он не видел ошибок: – Воробьевой горы не занял. Так что же? Все равно вышибли бы. Господи, оправдай! Сними позор и бесчестие!..»

Он задыхался и вышел из ставки. Прислонясь к косяку, стоял недвижно у входа стрелец. Бледная луна освещала его почти белое лицо. Оно казалось странным, все запушенное инеем. Шеин окликнул его:

– Молодец, ты чьего отряда? А?

Стрелец не шелохнулся.

«Заснул, упаси Боже, – подумал Шеин, – на морозе смерть!»

– Эй, проснись! Эй, ты! Как тебя! – и он толкнул стрельца в плечо.

Тот покачнулся и во весь рост, не сгибая колен, грохнулся наземь с глухим стуком. Шеин отпрянул.

– С нами крестная сила! Замерз! – в ужасе прошептал он и, крестясь, торопливо вернулся в палатку. – Завтра же пошлю! – решил он и медленно стал ходить по ставке. – Кого? Семена Васильевича пошлю, Дамма пошлю, а с ними… ну, князя Теряева! Завтра же…

Долгая зимняя ночь текла над станом. Если бы пройти по землянкам, в которых жили ратники, – ужас сковал бы все члены зрителя; больные, разъеденные цингою, больные страшным поносом, раненые и здоровые – все лежали в одной куче, думая только о том, чтобы согреться.

В маленькой землянке, плотно прижавшись друг к другу, прикрывшись тулупом, лежали Эхе и князь Михаил Теряев и оба не спали. Князь весь отдался мечте о Людмиле. Думал он, как она родила, как ждет его, и представлял себе радость свидания с ней. Мысль, что он может не вернуться, вовсе не приходила ему в голову, равно как и мысль о молодой жене. Только недавно верный княжеский конюший пробрался к нему в лагерь и принес весть о рождении наследника, но Теряев даже не сумел притвориться радостным. Что ему до нее? Она княгиня, все ей приложится. А его зазнобушка, его лебедь белая, как позорная прячется…

«И награжу я ее! Усадьбу ей выстрою. Гнездо сделаю, соболями выстелю!..»

А Эхе думал свою думу. Вчера они съели последнюю горсть толокна, завтра придется есть конину, а там, как своих коней съедят, тогда что? И он ломал голову, как спасти дорогого ему князя.

В землянку вошел какой-то человек и окликнул князя. Теряев вскочил.

– Кто? Чего надо?

– От Павла Аверкиева, к князю, – сказал казак, вошедший в землянку, – на тебя наряд сегодня: за дровами идти!

– Один?

– Приказал и Безродного поднять! Много вас?

Князь обратился к Эхе.

– Сколько у нас осталось людей?

– Сорок и нас двое!

– Ну, так и собирайтесь! Ух, и мороз же… страсть!..

Казак вышел.

– Ну, вот и согреемся! – с усмешкой сказал князь, натягивая на себя тулуп. – Собирай людей, Иоганн!..

Эхе грустно поднялся и засветил сальник.

– Варить не будем, – сказал, бодрясь, Эхе, – потом, как вернемся, покушаем!

Князь улыбнулся.

– Эх, Иоганн! Да разве я не видел, что мы остатки съели?

Швед поник головою.

– Не тужи, друже, Бог не захочет – не умрем! – сказал князь и обнял Эхе.

Они крепко поцеловались, и Эхе вышел.

Через несколько минут вышел за ним и князь.

В темноте толпился его народ.

– А возы?

– Тут! – отозвался голос.

– Куда идти?

– Приказано за северные ворота.

– Ну, с Богом!

Князь пошел по знакомой дороге, за ним двинулись пешком его люди и десять санных передков.

Они уже прошли половину лагеря, когда с ними поравнялся отряд Безродного.

– Где князь? – спросил Алексей.

– Я, здоров будь!

– И тебе того же! – Алеша подошел к князю и заговорил: – Чудно! Нас, почитай, во всякое дело вместе посылают!

Князь кивнул головой и заметил:

– А ты все от меня воротишься, будто недруг! Отчего?

Безродный не ответил. Они подошли к воротам, и им тихо отворили.

Они вышли. При блеске луны пред ними белело снежное поле, а за ним версты за три чернел лес, который караулили от русских поляки. В нем надо было набрать топлива.