Двойка по поведению

Лизе вдруг стало неприятно. Саша Спицын как мужчина ничего толком не умел, но он ничего и не изображал — был искренним в своем старании стать мужчиной. А Володя Гриневич наверняка все умеет, но устраивает спектакль. Он конечно же давно соединил теорию с практикой и, возможно, очень даже успешно, и ведет себя уверенно, и наслаждается собственной ролью героя-любовника. Хотя какой уж тут герой, а тем более любовник!

— Ты это чего скуксилась-то? — окликнула Зойка, подтаскивая от мангала очередную порцию шашлыков.

— А? — очнулась от своих мыслей Лиза. — Скуксилась? Почему?

— А потому, что физиономия у тебя стала такая… — Зойка изобразила шампурами замысловатый зигзаг, — будто тебе вместо куска мяса кость подсунули.

— Ерунда! Тебе почудилось, — отмахнулась Лиза, поймав на себе короткий, но очень внимательный взгляд Володи.

— Да? Ну и ладно! — легко отреагировала Зойка, а Володя добавил:

— Не приставай к девушке, она, может, расслабилась, вспомнила о чем-то своем, девичьем, а ты сразу «скуксилась».

И положил на Лизину тарелку самые аппетитные куски мяса. И еще подмигнул эдак заговорщицки, отчего у Лизы екнуло в груди. Гриневич иронизирует или подбадривает? Или мысли ее читает? Ну, это уж слишком, это уж точно фантазии!

— Здесь очень хорошо, — сказала Лиза. — Свежий воздух, шашлыки, замечательная компания… Я действительно расслабилась…

— Вот и правильно! — одобрила Зойка.

Ляховы намерились остаться на даче до конца воскресенья и гостям предложили, тут же прикинув, как можно вполне сносно разместиться всем в небольшом домике, но Лиза с Володей засобирались в город.

— Жаль, конечно, а то бы посидели еще, костерок бы разожгли, последние ведь добрые денечки, — засокрушался Толик, а Зойка лишь вздохнула:

— До чего неохота послезавтра на работу топать и по спортзалу эту недоросль гонять.

Лиза тоже вздохнула, потому что ей самой не хотелось в школу, хотя именно в школу она всегда ходила с удовольствием — с самого детства и до недавних дней.

На прощание Зойка сунула каждому из гостей по пакету с уже остывшими шашлыками. Лиза принялась отнекиваться, а Володя благодарно чмокнул подругу в щеку со словами, адресованными сразу обеим женщинам:

— Зоюнчик, в предвкушении завтрашнего пиршества уже начинаю истекать слюной, а ты, Лизавета, не отнекивайся, шашлыки классные, разогреешь в микроволновке и будешь предаваться воспоминаниям о прекрасных часах, проведенных в нашей компании.

«Предаваться воспоминаниям», — мысленно повторила Лиза. Уже предалась и как-то не кстати. Она вдруг явственно ощутила прикосновение губ Саши и вдруг со странным смятением представила: а если бы это были губы Володи? Представила и… «Идиотка!» — обругала она себя, и тоже мысленно, заметив, как эти самые губы улыбаются.

К дому подъехали, когда на улице было уже темно. Гриневич притормозил у самого подъезда, явно вознамерился выйти из машины, но Лиза его опередила — распахнула дверь и буквально выскочила со словами:

— Спасибо, Володя, мы прекрасно добрались, я пойду.

Все это она не просто сказала, а выпалила скороговоркой и тут же сама на себя рассердилась: чего это я, будто он за мной гнаться собрался?! Совсем спятила, еще обидится ненароком!

Она не хотела, чтобы Володя обиделся. И, по большому счету, не хотела, чтобы он тут же уехал. И чтобы он пошел за ней, тоже не хотела. Она сама не знала, чего хотела, а такое с ней случалось редко.

Это все от ненужных воспоминаний о Саше. И от ненужных ассоциаций…

Она собиралась уйти, но отчего-то продолжала топтаться на месте, прижимая к груди сверток с шашлыками, а к боку сумку и наблюдая, как Гриневич вылезает из машины и щелкает сигнализацией. «Жигули» весело пискнули, и Гриневич сказал:

— Я тебя провожу до квартиры.

— Зачем? — испугалась Лиза и тут же смутилась от осознания, что Володя конечно же ее испуг заметил и совершенно непонятно, как он это истолкует. Ей очень хотелось, чтобы он истолковал это правильно, но она опять же не знала, как должно быть «правильно». — Нет, конечно, ты можешь проводить, — забормотала она, — просто я подумала, уже поздно, тебе пора домой, а ты и так меня подвозил, а у тебя могут быть какие-то планы…

— Нет у меня никаких планов, — перебил Гриневич и двинулся к подъезду.

Лиза засеменила следом, все так же вцепившись в пакет и поддергивая плечом сваливающийся ремень сумки.

В лифте уже пять дней не было света. Лизе это, разумеется, не нравилось (чего хорошего, когда в кабине, словно в склепе), но вовсе не пугало. Она с детства имела привычку не входить в лифт с незнакомыми мужчинами, а со знакомыми чего уж бояться? Пару раз она попадала на соседа с самого верхнего этажа, ворчливого старика, который весь короткий путь негодовал по поводу темного лифта, причем адресуясь именно Лизе. «Вам, молодым, на все наплевать, — бурчал он, — из-за вас один разор, работать вы не хотите и потому лифтами не занимаетесь!» Первый раз Лиза не отреагировала, второй осторожно заметила, дескать, она учительница, а не лифтер, на что немедленно получила: вот из-за плохих учителей и лифтеры вырастают плохие.