Двойка по поведению

Он добежал до Лизиного дома с такой скоростью, словно был мастером спорта не по гимнастике, а по легкой атлетике.

— Что с тобой?! — поразилась Лиза.

— Я торопился. — Володя быстро прошел в комнату и рухнул в кресло. Сердце изо всех сил лупило грудную клетку, а воздух вырывался из легких, казалось, даже через уши. — Лиза, найди срочно Мухина. Под любым предлогом зазови его сюда. Только ничего про меня не говори.

— А что случилось?! — встревожилась Лиза.

— Я знаю, кто тебе пакостит. Я почти наверняка знаю!

— Правда?!

— Мне так кажется. Но нужно поговорить с Мухиным. Мы поговорим, и тогда я пойму все окончательно. Мы вместе поймем. Ты подожди немножко. Где телефон?

— Тут… Где-то тут трубка лежала… — Лиза принялась озираться. — О, господи! Ты же на ней сидишь!

И сунула руку под Володино бедро. А он вдруг вспомнил, как его целовала Лина Томашевская и как он ровным счетом ничего не чувствовал кроме желания оторвать ее от себя.

Володя сжал пальцы Лизы, уже взявшие трубку, буквально вырвал их из-под себя.

— Уселся и даже не заметил, — проговорил он и глубоко вздохнул.

— Ты очень волнуешься, — нашла объяснение Лиза.

— Да, я очень волнуюсь, — подтвердил Володя и отвел глаза, чтобы хоть несколько секунд не видеть Лизу и ее пальцы, сжимающие трубку. — Стоп! — вдруг опомнился он. — Подожди, не звони Мухину! Позвони сначала Казику. Надо узнать, его полицейские выяснили, чем пах кондуит Пироговой? Ну, ты помнишь, он же чем-то пах?

— Я помню. А ты перестань нервничать. — И Лиза погладила Володю по голове. Как ребенка.

От этого прикосновения он неожиданно успокоился. И мгновенно почувствовал себя бодрым, решительным, готовым на правильные слова и верные действия.

— Я знаю, что это за запах, — продолжила Лиза. — Меня Аркадий Михайлович спрашивал, каким парфюмом я пользуюсь. А я никаким не пользуюсь. Я, наверное, не права, но меня бабушка научила, что самый лучший запах — это запах чистого тела. Потом я догадалась, что тетрадь Галины Антоновны пахла духами. А мы с тобой испугались, что это какая-то химическая отрава.

— Ага, отрава! — торжествующе провозгласил Гриневич и скомандовал: — Звони Мухину! — И тут же перехватил Лизину руку с телефоном. — Нет, подожди!

Лиза вздохнула, покачала головой:

— Ну что ты в самом деле…

— Я тебе должен кое-что сначала объяснить. Мне очень не хочется, но…

И он рассказал про Лину Томашевскую.

Какое-то время Лиза молчала, и Володя уже стал думать о самом плохом, о том, что Лиза поняла все совершенно иначе, неправильно поняла, и, возможно, решила, что учитель физкультуры дал повод, не исключено, серьезный… И еще обидится, что из-за такой вот сомнительной истории она вынуждена была его выгораживать и рисковать своей репутацией… Но Лиза вдруг спросила:

— Ты всерьез считаешь, что Лина в тебя влюблена?

— Я не знаю… Мне так сначала показалось… А потом я подумал, может, она за что-то Валерке хотела отомстить… А уже после подумал, что она захотела отомстить тебе, когда о нас в школе сплетничать начали… — Володя вдруг осекся, помрачнел, проговорил, словно через силу: — А вот теперь, буквально сию минуту, я подумал, что Лина специально вытащила меня из школы как раз тогда, когда убили Пирогову.

— Ты с ума сошел! — ужаснулась Лиза.

— Ничего не сошел… Звони Мухину.

Валера появился в квартире соседки довольно быстро. При виде Гриневича на мгновение замешкался, потом выдавил улыбочку:

— Здрасти, Владимир Николаевич.

— Садись! — кивнул на стул Гриневич.

Володя не был следователем, не умел допрашивать и даже просто расспрашивать о том, о чем ему не хотели говорить. Более того, никогда в такие расспросы не лез, потому что не знал, как реагировать на ответ: «Не твое дело». Смущаться? Обижаться? Сердиться? Как говорила мама давным-давно, еще во времена Володиного детства: «Не суйся туда, куда тебя не просят. Будешь выглядеть неприлично».

Гриневич не хотел выглядеть «неприлично» даже в глазах Мухина. Но при этом отлично понимал, что Валерка совсем не обрадуется жажде физрука влезть в его дела. А влезть надо было. Причем непременно самому. Обратиться к полицейским или даже к Казику Гриневич никак не мог. А если он, Володя, все неправильно понял? Если ошибается совершеннейшим образом? Или не ошибается, но к смерти Галины Антоновны это не имеет никакого отношения? И тогда все его откровения окажутся напрасными и, более того, чреватыми. Ведь придется рассказывать про Лину Томашевскую, а этого-то ему жуть как не хотелось.

— Так это я вам понадобился, что ли, Владимир Николаевич?

Валерка присел на краешек стула, а Гриневич, наоборот, встал. Володя решил, что так разговаривать будет легче. Он где-то вычитал: если при разговоре один сидит, а другой стоит, в выигрыше тот, кто не жалеет своих ног. Вроде как маневра и, соответственно, свободы больше, и смотреть можно сверху вниз. При этом в книжке уточнялось, что сей принцип не распространяется на начальника и подчиненного. Здесь все наоборот: начальник сидит, а подчиненный стоит, и силу как раз демонстрирует тот, кто удобнее в кресле устроился.