Двойка по поведению

— Абсолютно. Я ведь, Виктор Иванович, не всю жизнь учителем труда был. Я университет закончил, геологический факультет. Занимался минералогией, драгоценными камнями. Я диссертацию писать собирался. И в натуральных рубинах, поверьте, кое-что смыслю. Ну, конечно, далеко не всякий камень вот так на глаз определишь, но этот я определил сразу. Кольцо у Пироговой было старое, дорогое, думаю, века девятнадцатого. Огранка у него была специфическая. Где-то по весне камень из кольца выпал, Пирогова приходила ко мне, спрашивала, не могу ли я вставить. Я не взялся, отправил ее к знакомому ювелиру, тот все сделал, мне звонил, языком цокал, какой рубин хороший. А потом я его обнаружил у Киры Анатольевны, прямехонько на груди. Полицейскому начальнику так и сказал: отнесите ювелиру, он подтвердит, для кого с этим камнем работал. Так что, — Качарин вытащил сигарету, закурил, прищурился, глядя сквозь дым, — я ваш заказ выполнил. И даже, считайте, перевыполнил. Вы хотели Роговой отомстить. Насколько догадываюсь, собирались папку с «черной кассой» представить высшему начальству Роговой, а также широкой общественности. А получилось все еще круче. Правильно я понимаю?

Сугробов взял пивную кружку, покрутил ее между ладонями, словно согревая, сказал:

— Мне было гораздо дешевле выучить сына в хорошей частой школе. Да вот жена уперлась. Хотелось ей, видите ли, чтобы он закончил именно эту гимназию. А ведь я знал, что тут будет много проблем. И Пирогову эту, химозу сволочную, тоже хорошо знал. Я ведь у нее тоже когда-то учился. Я же выпускник Двадцатой гимназии, тогда еще спецшколы номер двадцать. Многие удивлялись, почему я на себя похороны Пироговой взял. А я, грешник, мальчишеские обиды в землю закапывал. Пирогова ведь и со мной лютовала. А уж когда она на сыне моем отсыпаться начала… А уж когда мне пришлось из-за нее к Роговой на поклон идти… — Сугробов сделал большой глоток пива, скривился, с силой поставил кружку на стол, словно припечатал. — Меня ведь не деньги эти бесконечные достали. Нет! Кому только я за свою жизнь не отстегивал! Но никто, принимая мои деньги, не делал вид, будто оказывает мне высочайшую милость! Никто не мариновал меня в своей приемной по полтора часа, прежде чем взять мои деньги! Никто за мои деньги не говорил, что я плохо воспитываю сына, пытаясь откупиться от людей, которые этого сына стараются воспитывать хорошо! Понимаете: никто и никогда меня так не унижал! Я никогда и никому этого не позволял! А тут терпел, кланялся, просил!.. Потому что я люблю своего сына, а любовь — это всегда наше самое слабое место. И в это место как раз сильнее всего бьют! У вас же нет ни жены, ни детей, правильно? У вас такого больного места нет!

— Ну да. — Качарин тщательно растер сигарету о пепельницу. — Меня не за что ухватить так, чтобы даже дергаться не посмел. Я очень даже могу дернуться.

— Да еще и сдачи дать! — зло проговорил Сугробов. — Я ведь почему к вам обратился, Андрей Васильевич? Думаете, только потому, что вы любые замки открыть можете? Ничего подобного! Не только поэтому! Мне один человек рассказал, что Рогова, делая свою карьеру, угробила вашу. И вы ей это не простили.

— Глупости, — сказал. Качарин. — Ваш человек ошибся.

— Неужели?

— Даю слово. У меня совсем другие причины. Более серьезные, чем ваши деньги и моя карьера. Да и какая карьера может быть у учителя труда?

…Когда он узнал, что директором гимназии станет Кира Анатольевна Рогова, первым желанием было написать заявление об увольнении. Причем заранее, не дожидаясь появления нового начальства. Он даже написал это заявление и почти донес до приемной, а потом раздумал. И не потому, что так уж сильно держался за свою работу, а потому, что сильно разозлился.

С какой стати он должен убираться вон? Он пришел в эту гимназию первым, а она придет уже следом. Это его территория — обжитая, удобная, родная. Пусть он лишь один из обитателей этой территории, на которой она хочет стать хозяйкой, но быть хозяйкой территории — еще не значит стать его, Качарина, хозяйкой. Он всегда гулял сам по себе, все к этому привыкли и воспринимали как должное. Ей тоже придется привыкнуть. А он, в свою очередь, постарается привыкнуть к тому, что на его территорию забрел нежданный визитер.

Для представления нового директора всех педагогов собрали в актовом зале. Андрей Васильевич устроился в самом углу, но Рогова сразу его увидела. Всего лишь несколько секунд они смотрели друг на друга — она с напряженным прищуром, он с прищуром насмешливым — и этих секунд оказалось достаточно, чтобы Качарин абсолютно уверился: никогда, ни при каких условиях он не отступит. Из принципа!

Она пришла в его мастерскую на второй день под вечер. Не к себе в кабинет вызвала, а сама пришла. Он почему-то нисколько не сомневался, что будет именно так: не он к ней, а она к нему.

— Здравствуй, Андрей.

Рогова окинула взглядом комнату, плотно прикрыла за собой дверь.

— Здравствуй, Ира.

Качарин намерился было подняться со стула, но раздумал.

Он сидел, она стояла, напряженная пауза висела в воздухе.