Двойка по поведению

— Я слабо верю в чудеса, дорогой Борис Борисович. — Казик улыбнулся. — Но я верю в психологию. Капитолина Кондратьевна всегда ходит по одной и той же дороге в одно и то же время. Но даже при своей глазастости она вряд ли обратила бы внимание на валяющийся брелок, если бы в этот самый момент ей не позвонили на мобильный телефон, и она бы не остановилась. Кира Анатольевна замечательно знала свою секретаршу. Она специально пришла на работу раньше обычного времени, и она прекрасно видела ее из своего окна. Именно тогда, когда Капитолина Кондратьевна дошла до нужного места, Рогова и позвонила. А дальше произошло то, что и должно было произойти, в полном соответствии с особенностями Капитолины Кондратьевны.

— Да, — вспомнил майор. — Я был в кабинете Роговой. Окно как раз выходит на тот дом и на то место, где дворницкая.

— Ну вот, все складывается очень логично, — заключил Аркадий Михайлович.

— Логично. — Орехов нахмурился. — Только бездоказательно. Нет ни доказательств, ни свидетелей. Одни лишь ваши умозаключения.

— Отнюдь… — Казик покачал головой. — Вы вот все возмущались, дорогой Борис Борисович, этой историей с Гриневичем. А на самом деле вы должны быть благодарны.

— Благодарен? Кому? Чему? — Майор посмотрел подозрительно.

— Тому простому обстоятельству, что в Андрее Васильевиче Качарине взыграла мужская солидарность и он написал записку Владимиру Николаевичу Гриневичу. Предупредил, чтобы тот не вздумал связываться с Линой Томашевской. Скажите на милость: с чего Андрей Васильевич решил, что Владимир Николаевич может с этой самой Линой связаться, и откуда он прознал, что ученица одиннадцатого класса целовалась с учителем физкультуры?

— Он их видел! Нам заявил, что его в школе не было, а на самом деле он там был!

— То-то и оно! А значит, он мог видеть, как из школы выходила Рогова! Через ту самую дверь, которая рядом с окном кабинета труда.

Глава 26

— Бабье лето кончилось, наступила мерзкая осень, — сказал Виктор Иванович Сугробов, обмакнул губы в пивной пене и посмотрел в окно.

— Да, самая противная пора, — согласился Андрей Васильевич Качарин, опорожнил почти треть кружки и тоже посмотрел в окно.

Ничего особенного за этим окном не было — желто-бурая трава, изрядно «облысевшие», но еще окончательно не утратившие листву деревья, мокрые кусты, редкие зонты, прикрывающие от дождя любителей побродить в парке в непогоду…

— И чего вы меня вытащили в эту забегаловку? — Владелец сети супермаркетов, человек, привыкший к хорошим ресторанам, отвернулся от окна, неприязненно оглядел выкрашенные в зеленый цвет стены, столы и стулья из красной пластмассы, барную стойку «под дуб». — Убожество и безвкусица.

— Зато пиво всегда свежее. — Учитель труда, не привыкший вообще ни к каким ресторанам, однако всегда предпочитающий пусть простое, но качественное, отхлебнул очередную порцию. — Или вы не любите пиво?

— Равнодушен.

— Значит, ошибся с приглашением. Извиняйте, — без всяких извинительных ноток ответствовал Качарин.

— Вы ошиблись с этой запиской учителю физкультуры, — недовольно сказал Сугробов. — Вы же себя подставили. Зачем, спрашивается?

— Парня стало жалко. Я ведь не с самого начала попал на этот спектакль. Я, можно сказать, подоспел к кульминации. К поцелую, то есть. Ну, вот решил, что вляпается Володя. Молодой, решил, в голове зашумит, а потом проблем не оберется. Потому записку ему и написал. Но кто ж мог подумать, что он меня по какой-то старой бумаге вычислит?

— Подумать должны были вы!

— Ну, эти претензии вы предъявляйте профессионалам. А я так… любитель-самоучка.

— Зато в полиции оказались не любители и по вашей записочке, как по опознавательным знакам, точнехонько вышли на вас. Поймали на том, что вы были в тот вечер в школе.

— И что с того? — Качарин пожал плечами. — Был и был. Я кошелек в школе забыл. Пошел на встречу с другом, посидели в кафе, надо расплатиться, а кошелька нет. Хорошо, у друга деньги имелись. И хорошо, вспомнил, где кошелек оставил.

— Вот именно эту сказку вы и рассказали?

— Именно эту. Ее легко проверить. Про то, что я кошелек якобы забыл, друг ничего не знал, но расплачиваться он взялся. Так он захотел.

— А вас не спросили, почему вы не через общий вход вошли и вышли, а через эту вечно запертую дверь около вашей мастерской?

— Спросили. И я признался, что был не слишком трезвый. Не хотел с кем-нибудь из учителей, детей или родителей столкнуться. Нетрезвый учитель — это плохо, — усмехнулся Андрей Васильевич.

Сугробов тоже усмехнулся:

— Ловко придумали. И впрямь, не проверишь. А ключ от двери откуда?

— Ну-у… это вообще мелочи! — отмахнулся Качарин. — Я все-таки в гимназии за всем хозяйством присматриваю. Чего уж мне не иметь ключ от двери, которая прямо рядом с моей мастерской? Поверили. А почему не поверить? Правда, строго указали: дескать, непорядок, все ключи должны находиться строго в определенных местах у строго ответственных товарищей. Я повинился-покаялся и ключ отдал. Этот, — подчеркнул, — ключ отдал. А о другом никто не знает.

— Другой, надо полагать, от кабинета Роговой? — предположил Сугробов.