Двойная игра

Он сидел, развалившись в кресле, как огромная кошка, и улыбался.

— Значит, решено. Как только я закончу проект и сдам его, мы отправляемся в путешествие.

Они замолчали. Полу казалось, что время остановилось. Нервы его были на пределе.

— Давай послушаем музыку. У меня как раз такое настроение. — Он поднялся и подошел к проигрывателю. — Что тебе завести, Джо?

И, задав этот вопрос, он с мрачной иронией подумал, что приговоренные к смерти всегда имеют право на последнее желание.

— Мне все равно, Пол.

— Брамс тебе надоел? Давай послушаем Равеля. — Он неспешно пробежал пальцами по пластинкам. Они прошуршали, задевая друг друга. Прошуршали и прошелестели. — Как насчет Барбера?

— Барбера?

— Не парикмахера, конечно. Это композитор — Самюэл Барбер.[1]

Он засмеялся и она рассмеялась вместе с ним. В её смехе чувствовалась напряженность.

А ты задумалась, Джо. Ты начала размышлять. Но это бесполезно.

— «Адажио для струнного оркестра». Годится? С ним связана одна очень давняя и печальная история. Впервые я услышал его, когда был в лагере для военнопленных.

— В лагере? Ты мне никогда не говорил об этом, Пол.

Пол поставил пластинку и следил, как крутится диск.

— Да, Джо, — сказал он. — Я никогда не говорил тебе об этом.

Он стоял и слушал вдохновенные аккорды, чувствуя её взгляд на своей широкой спине.

— Есть вещи, которые каждый держит в себе, Джо, — тихо проговорил он. Его голос, казалось, звенел на фоне негромкой музыки. — У каждого человека есть, что скрывать.

Он вернулся к своему креслу и сел. Потом закурил и украдкой взглянул в её встревоженные глаза.

— Один из нацистских охранников без конца заводил эту пластинку. Как он это выдерживал, я не знаю. И почему она ему так нравилась. Он был самым жестоким, самым отвратительным и отъявленным мерзавцем, с которым мне только довелось столкнуться в своей жизни.

Его голос напрягся, взгляд стал холодным и пристальным.

— Я помню, просиживал ночи напролет, придумывая, как его убить.

Наступило молчание. Потом она спросила:

— Ты убил его, Пол?

Он медленно повернулся к ней и улыбнулся. Его лицо было спокойным и безмятежным.

— Нет, Джо.

Ему показалось, что выражение облегчения мелькнуло у неё на лице. Ее губы приоткрылись и она тихо вздохнула.

— Нет, Джо. Я заслужил немало медалей, но его я так и не убил.

— Но ты убивал других.

— Многие солдаты убивали. С обеих сторон.

— А что случилось с тем охранником?

Прежде, чем ответить, Пол проводил взглядом колечки сизого дыма.

— Его убил другой парень. И получил медаль за это, Джо. Сам генерал вызвал его к себе и прикрепил медаль ему на грудь. И при этом сказал: «Молодец! Ты избавил землю от настоящего чудовища».

Пол загасил сигарету.

— И солдат с ним молча согласился.

Джо ничего не ответила. Музыка заполняла комнату.

— Война, это ужасно, правда, Пол? Вот, значит, почему ты никогда не говорил мне об этом.

— Да, именно поэтому.

Она взглянула на проигрыватель.

— Убери, пожалуйста, эту пластинку, Пол. Думаю, после того, что ты рассказал мне, я никогда уже больше не смогу её слушать.

— Извини, Джо, я не подумал, что это так огорчит тебя. По правде говоря, я даже полюбил её.

— Не представляю, как это возможно. Она вызывает такие ужасные воспоминания.

— Очевидно, я никогда не задумывался над этим, — ответил Пол.

— Пожалуйста, сними её, Пол.

— Как хочешь.

Пол подошел к проигрывателю, постоял минуту, слушая музыку, потом выключил его.

В комнате опять стало тихо. Снаружи, за окнами темнел вечер. Пол посмотрел на наручные часы. Семь часов пятьдесят девять минут. Осталась одна минута, Джо. Еще одна последняя минута. Все готово и все актеры застыли в ожидании — телеграммы. В ожидании звонка в дверь, означающего конец твоей жизни.

— Давай посидим немного на веранде, Джо.

— На веранде?

— Здесь очень душно. Я задыхаюсь. У меня за весь день не было глотка свежего воздуха.

— Но на улице довольно прохладно, Пол.

— Вовсе нет. Наоборот, очень приятно.

Пол подошел к застекленным дверям и открыл их. Потом повернулся к Джо и улыбнулся.

— Пойдем со мной.

— Хорошо, Пол.

Пол вышел на веранду, подошел к перилам и посмотрел на ночной город. Он стоял и ждал. Напряженно ждал последнего, завершающего мгновения.

Восемь часов вечера. Суббота.

В субботу в восемь часов вечера ты убьешь свою жену.

Как все точно предсказал этот голос. Как дьявольски точно. Как будто старческий усталый голос был олицетворением самой Судьбы — мрачной и неумолимой.

Восемь часов. Пол нащупал металлические перила и вцепился в них руками. В висках у него стучали молотки.

Вот он! Послышался резкий роковой звонок в дверь. Он ещё крепче вцепился в перила. Костяшки пальцев белели в темноте.

Входная дверь открылась и до его ушей донеслось отдаленное убийственное слово.

«Телеграмма».

Пол разжал руки, подошел к стулу и уселся. На стул в самом углу веранды, ближайший к тому укромному уголку, где рос кустарник. Он почувствовал, что весь вспотел.