Двойная наживка

Он не хотел жить в парке трейлеров, ему была ненавистна сама эта мысль, но после развода он не мог себе позволить большего. Дело было не в том, что его жена забрала себе все, она забрала только свои вещи, но это было все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Кроме камер. Камеры Р. Дж. Декера и их оборудование в целом стоили вдвое дороже, чем трейлер, в котором он жил. Он не предпринял особых мер для того, чтобы спрятать камеры, потому что почти все его соседи по парку трейлеров владели свободно бегающими, натасканными на бои бульдогами, своего рода психопатами собачьей породы, которым не решился бы бросить вызов ни один взломщик.

По непонятным причинам соседские собаки никогда не беспокоили Кетрин. Декер печатал снимки, когда она навестила его. Как только он впустил ее, она сморщила нос.

— Мерзость. Гипосульфит.

Она знала запах фиксатора.

— Я кончу через минутку, — сказал он и снова проскользнул в темную комнату. Он размышлял, в чем дело. Думал, где Джеймс. Джеймс был хиропрактиком, знахарем-костоправом, за которого она вышла замуж меньше чем через две недели после развода.

В день, когда Кетрин вышла замуж за Джеймса, Декер избил грабителя. Кетрин всегда чувствовала себя виноватой, словно она вызвала это короткое замыкание. Когда он отбывал наказание в «Апалачи», она писала ему два-три раза в месяц. Однажды она даже отправила ему свою фотографию, сделанную «Поляроидом», — в черных бюстгальтере и трусиках. Каким-то образом она миновала тюремного цензора. На обратной стороне снимка было написано печатными буквами: «В память былых времен». Это была шутка.

Декер был уверен, что доктор Джеймс не имел об этом представления. И еще долго после того, как вышла замуж, Кетрин звонила или забегала, но только вечером, и никогда в выходные дни. Декер всегда чувствовал облегчение через некоторое время после ее визита.

Он промыл несколько фотографий размером восемь на десять и повесил отпечатки на вешалку, протянутую через темную комнату. Он мог бы зажечь верхний свет, не нанеся этим урона фотографиям, но предпочитал работать при красном отблеске нужного для фотографий света. Кетрин постучала дважды и вошла, быстро закрыв за собой дверь. Она знала, как себя вести.

— Где мистер? — спросил Декер.

— В Тэмпе, — сказала Кетрин. — Большой заезд. Раз в две недели по уик-эндам у них съезды. Что у нас тут? — Она встала на цыпочки и стала рассматривать отпечатки. — Кто этот тяжеловес?

— Пожарный — инвалид на девяносто процентов.

— А что он делает здесь в Вик Тэнни? Зачем он тут торчит?

— Это как раз то, что хочет знать страховая компания, — сказал Декер.

— Довольно скучная история, Рейдж.

Иногда вместо Р. Дж. она называла его Рейдж[2]. Это было ласкательное прозвище, намекавшее на особенности его характера. Декер не возражал, раз это исходило от Кетрин.

— У меня тут есть хорошая стряпня.

— Да? И что это?

Она выглядела потрясающе в теплом красном освещении.

Кетрин была сногсшибательной. Была, есть и всегда будет.

Дорогой сногсшибательной женщиной.

— Я слежу за одним профессиональным рыболовом, — сказал Декер. — Речь идет о жульничестве на турнирах. Вроде бы.

— Брось ты, Рейдж.

— Я не шучу.

Кетрин сложила руки и одарила его материнским взглядом.

— Почему ты не попросишь, чтобы газета взяла тебя на прежнюю должность?

— Потому, что газета не платит мне сто тысяч кусков за рыбную ловлю.

Кетрин сказала:

— Ого!

От нее чудесно пахло. Она знала, что Декер любил ее духи, и всегда пользовалась ими ради него. Как они назывались? Что-то модно-невротическое. Ах, да — «Принуждение». Духи, которые, вероятно, не вызывали никаких чувств у доктора Джеймса. По крайней мере, Декер на это надеялся. Он подумал, хранится ли у Кетрин тот самый флакон в четыре унции, который он купил на ее день рождения три года назад.

Декер вытащил пинцетом еще одну черно-белую фотографию золото-кирпичного пожарника из фиксатора и прополоскал ее.

— Нет фотографий рыбы? — спросила Кетрин.

— Еще нет.

— Кто-то действительно собирается заплатить тебе сто тысяч долларов?

— Ну, по крайней мере, пятьдесят. В случае если я раздобуду то, что он хочет.

Она спросила:

— И что ты собираешься делать со всеми этими деньгами?

— Попытаюсь выкупить тебя обратно.

Смех Кетрин замер у нее в горле. Она выглядела уязвленной.

— Это вовсе не смешно, Р. Дж.

— Думаю, нет.

— Ты ведь не думал этого, или думал?

— Нет, не думал.

— В тебе есть что-то гадкое.

— Я побит, как ребенок, — сказал Декер.

— Можем мы выбраться отсюда? Я уже отравилась твоими химикатами.

Декер повез ее в кабачок на Шоссе Саус Дикси, где жарили мясо на открытом огне. Кетрин заказала половину цыпленка и чай со льдом, он — пиво и жареные ребрышки. Они говорили о тысяче разных мелочей, а Декер думал о том, как приятно все еще было проводить с ней время. Это не было печальное чувство. Была просто легкая грусть. Он знал, что она пройдет. Так всегда происходило с лучшими чувствами.

— Ты подумал о Нью-Йорке? — спросила Кетрин.

Речь шла о работе свободного художника. Декер уже знал это все наизусть.