Двойная взлётная 2

— Иди смочи головку водой, не рассказывай мне о своем стояке.

Улыбаюсь, прислонившись к двери, слушая этот диалог. Громов неподражаем в своем нетерпении и откровенности на уровне пошлости, за это и люблю его, паразита. Артём рассудителен, но опасен до мурашек, до возбуждения в предвкушении невероятного.

— Гена-то откуда взялся и эта бутылка? Мы не успели приехать, и только одни вопросы, на которые она не отвечает.

— Это называется женская обида, так бывает, привыкай. Что бы ты ни сделал, всегда будешь виноват.

— Это с хера ли?

— Женщины.

— Ты откуда знаешь?

— Сериал один смотрел.

Глава 12

Сняла платье и кружевное белье, кинула вещи на кресло, уже по привычке надела мужскую широкую футболку и простые хлопчатобумажные трусики. Собрав волосы, выглянула в коридор, со стороны кухни был слышен голос Артёма, на цыпочках прошла до ванной.

Включив воду, долго умывалась, постоянно ожидая вторжения, но его не случилось.

Так, главное — не волноваться и не давать слабину, я не собираюсь позволять этим мужикам многое. Тоже мне, альфа-мать их самцы, явились и качают права. Они снова решили поиграть и свалить? Я бы, может, конечно, не против, показав свою бестолковость, думая местом между ног, но те времена уже прошли.

Не переживай, малыш, все будет хорошо, мамулька справится со всеми драконами сама, главное — правильно выбрать команды.

Открыла дверь, испуганно попятилась назад, потому что прямо за ней стоял Громов.

— Ты напугал меня.

Молчит, смотрит и сопит, а у меня пальцы покалывает от того, как я хочу провести ими по его лицу, сильно отросшей щетине и татуировке Зевса, что мечет молнии с небес, на его груди. Рубашка расстегнута, кожа загорелая, скотина такая, в Испании наверняка на солнышке грелся.

— Снова будут глупые вопросы? Я устал от них и от вас.

— Они неглупые.

— Глупые, потому что ты не можешь подумать, а сразу делаешь выводы.

— Я делал выводы по твоим словам.

Вздыхаю.

Господи, малыш, у тебя очень трудный папашка, не знаю, как с ним общаться дальше, сил никаких не осталось.

— Отойди, я иду спать.

— Я тоже.

— Ты тоже идешь спать куда угодно, но не со мной. И диван не занимать, скоро вернется Семён.

— Какой, на хер, Семён? Крис я ни хуя не понимаю, ты специально это все?

— Надо больно.

Взгляд зеленых глаз скользит по лицу, шее, животу, задерживается на нем. Грудь мужчины вздымается, кулаки сжаты. Что это — ревность или задетое самолюбие? Не хочу гадать, потому что сейчас он думает только о себе, как ему якобы тяжело и как он бедолага ничего не понимает.

— Дай пройти.

Игорь с неохотой отходит в сторону, задевает рукой, пытаясь удержать.

— И не трогай меня.

Молчит, ведет подбородком, но отпускает, скрипя зубами. А мне так обидно и больно снова. Никто из них не спросил, как я жила, что со мной было, как я себя чувствую, тяжело ли мне.

Они оба волнуются о себе, задают вопросы, подозревают, хотят услышать ответы, а потом, сказав что-то обидное, свалят в закат, точнее, в рассвет.

Никто не подумал, что это их ребенок, что противозачаточные не стопроцентная гарантия и забеременеть можно легко.

Хлопнула дверью своей комнаты, жаль, нет замка, так бы закрылась. Выключила свет, легла под одеяло, тяжело вздохнула, снова погладила животик.

Пусть катятся к чертям. Прости, малыш, нехорошо так про папочек, но они это заслужили. Может, они посидят да уйдут, и Семён с ними не столкнется? Но на самом деле поймала себя на ощущении защищенности, пока они рядом, пусть хоть так, за стеной, но живы и здоровы.

Думала, не засну, но, как только закрыла глаза, мгновенно провалилась в черноту. Организм включил защитную реакцию, избавляя от стресса. Было так странно, словно я плыла в невесомости, а где-то плакал ребенок.

Проснулась, на грудь что-то давит, горячее и тяжелое, испуганно открыла глаза, очень темно. Мужская рука, громкое дыхание, слева на боку Артём, справа — Громов.

Прикусила губу, поправила футболку, сердце забилось чаще, глупое такое. Мотыльки встрепенулись, те совсем ненормальные.

— Птичка, — тихий шепот Артёма по коже мурашки, вздрогнула. Он ведет пальцами, до плеча. — Я тут лежу, разглядываю тебя, а руки сами чешутся потрогать. Ничего не хочешь сказать?

— Что именно? — мой тихий шепот.

— Сама знаешь.

— Не знаю.

— Тебе не идет быть дурочкой.

— Совсем не идет?

— Абсолютно.

Диалог умалишенных, каждый знает, к чему он ведет, но упорно не говорит об этом. Поворачиваюсь к Шульгину ложась на бок, глаза привыкли к темноте, вглядываюсь в лицо.

— Я пиздец как скучал по тебе.

Задерживаю дыхание, как перед прыжком на глубину.

Не дает ничего ответить, резко тянет за шею, целует, губы сухие, горячие, и он весь сам словно горит огнем, обжигая им меня. Задыхаюсь и не могу надышаться одновременно, громкий стон, тело вибрирует, вкус алкоголя на его языке бьет по рецепторам.

Он на самом деле словно голодный, больно сдавливает шею, притягивая к себе еще больше, упираюсь руками в грудь. Отрывается также резко, часто дышит, прислонившись лбом к моему.

— Скажи, птичка, не заставляй вытягивать каждое слово.

— Что?

— Чей ребенок?

— Не знаю, — совершенно искренний и правдивый ответ.

— Это как?